Марфа Никитична, мать Гриши, знала, что придут гости, и готовилась к встрече. Добрая, чуть рыхловатая, с усталыми глазами, она жалела ребятишек, живших без родительского участия и ласки.
— Редко вы нас навещаете, ребятки, неужто сидеть взаперти лучше, а, Серёжа?
Есенин метнул на Хитрова быстрый взгляд.
— Мы не хозяева себе, Марфа Никитична.
— Кто же вы?
— Сами не знаем. Не то солдаты, не то монахи, не то арестанты. Живём под запретом.
Марфа Никитична упрекнула Хитрова:
— Уж больно вы строги к ним, Евгений Михайлович.
— Им только дай волю, они всё разнесут в щепки. Ваш любимчик Есенин опять подрался сегодня с Кудыкиным. И где? Почти что на паперти. Хотел наказать его, да вот не смог, а вы упрекаете в строгости.
Марфа Никитична огорчённо покачала головой.
— Из-за чего подрался-то, Серёженька?
— Так уж вышло... Я не хотел...
— У него ум с сердцем не в ладу, — объяснил Тиранов авторитетно. — Страсти захлёстывают рассудок... — Он обернулся к Есенину: — Имей в виду, ты со своими страстями да замашками допрыгаешься, сунут тебе финку в бок. Это я тебе гарантирую, милостивый государь...
— Ой, страхи-то какие! — Марфа Никитична всплеснула руками. — Ты уж веди себя потише, Серёжа. Головушка моя золотая, горячая... Матери-то нет рядышком, вот в чём несчастье...
— При чём тут страсти! — пылко возразил Гриша. — Не он начал драку. Кудыкин дал ему подножку, свалил в грязь. Да ещё и потерпевшим себя выставляет, казанской сиротой прикидывается, подлец!
Хитров привстал, удивлённый.
— Кудыкин?
— А то кто же! Серёжа пальцем никого не тронет. Ну, а уж если его заденут, спуску не даст.
Тиранов встал на сторону Кудыкина.
— Пальцем не тронет, это справедливо. Но словом может врезать побольнее кирпича. Да и взглядом тоже резанёт, что ножом...
Есенин улыбался ушибленными, чуть распухшими губами. Хитров с недоумением развёл руками.
— Почему же ты промолчал об этом, когда вы были у меня? Не понимаю... Ах, да! Тебе претят жалобы. Это ниже твоего достоинства?
Есенин рассмеялся.
— Ниже, Евгений Михайлович...
Марфа Никитична, довольная тем, что всё в конце концов окончилось благополучно, сказала с материнской заботливостью:
— Сейчас, ребятки, будем чай пить. Гриша, рассаживай друзей. Митя, Женя, Серёжа, пролезайте туда в угол. Отец, неси самовар...
Андрей Фёдорович неторопливо поднялся, скрылся на кухне. Вскоре он вынес и поставил на медный поднос до блеска начищенный самовар. Самовар пел что-то гостеприимное, радушное. Скатерть на столе сияла хрустящей белизной. Нарядный фарфор чашек, варенье в вазочках, серебряные приборы, бутылки с наливкой, тарелки с закусками делали стол праздничным.
