Университет, в отличие от общаги, был для меня родным домом с самого детства. Здесь работали мама и папа – и еще дошкольницей я выучила дорогу из корпуса на проспекте Ленина в здание на улице Тургенева. Проще простого: выходишь с папиной кафедры (на двери – гладкая черная табличка с золотыми буквами: А.К. Матвеев, заведующий кафедрой русского языка и общего языкознания), поворачиваешь направо, спускаешься по широкой лестнице на два пролета вниз, стараясь не дышать (там стоит высокая ваза-пепельница, похожая на дымящийся вулкан) – и снова направо, по узкой лестнице со смешными стеклянными стенами поднимаешься наверх, попадая в длинный холл. Здесь спустя много лет университет будет прощаться с моим отцом, но пока мне всего пять, и я бегу со всех ног по этому холлу в «новое здание», на первом этаже которого работает замечательная университетская столовая. Мы обедаем здесь вместе с папой – и он всегда берет мне сразу две порции желе, красное и желтое.
Мамина кафедра современного русского языка – на одном этаже с папиной, но я бываю там реже, чем у папы. У папы меня все любят и, кажется, только и ждут моего появления, а маминым коллегам я, по-моему, мешаю – ну и мама, честно говоря, не приветствует моих сольных выступлений (в детстве я любила рассказывать анекдоты, фамильярничать и рассуждать на отвлеченные темы), а папу они только забавляют. Вот я и рада стараться!
…Мы еще до Ревды не доехали, а я уже соскучилась по родителям – хотя именно маме обязана тем, что трясусь теперь с рюкзаком в электричке. Могла бы пожалеть любимую доченьку! Но мама – вполне оправданно, как я теперь понимаю, – опасалась упреков в том, что, дескать, семья использует служебное положение в личных целях. Профессорской дочке предписывалось стать рядовым абитуриентом, неотъемлемой частью коллектива будущих журналистов, которых традиционно отправляли в колхоз вместе с будущими физиками. Для этого было жизненно необходимо целый месяц собирать лук на полях СУО «Урожай» в деревне Подгорной, потому что «как все, так и ты».
А я, повторюсь, всегда чувствовала себя отдельной личностью и упрямо не вписывалась ни в один коллектив – даже в хоре пела с трудом. Взрослые изо всех сил пытались добавить меня в общую массу, но я не умела смешиваться и растворяться, а мрачно торчала посреди общего веселья как дерево, которое забыли срубить.
Теперь, спустя много лет, я вижу те же черты характера в своем сыне – даже на коллективных школьных снимках он всегда стоит на расстоянии от всех, и это в том случае, если вообще соизволит фотографироваться…
