— А с какой стати Шокареву играть хорошо? — засмеялся Гринбах. — У его отца пятнадцать миллионов.
— Ну и что же из этого?
— А то, что он все делает плохо, потому что ему не к чему все делать хорошо, как нам, грешным.
— Самсон, перестань… — досадливо проворчал Шокарев. — Ты ведь знаешь, что это не так.
— Так, так! — чуть ли не закричал Гринбах. — Он очень способный парень, но ему не надо думать о том, кем он будет. Он все уже сделал, родившись сыном Шокарева, а не, допустим, Гринбаха или Бредихина.
— А я ведь догадалась родиться дочерью Булатова, и все-таки мне этого мало: я хочу быть знаменитой певицей.
— Браво! — зааплодировал Гринбах. — Вот, Володька, бери пример.
В лазоревом тумане возник силуэт человека, гребущего стоя.
— Елисей приехал!
Гульнара бросилась навстречу:
— Рачков привез?
— Не успел. За эту неделю наросло столько мидий, что никак не мог бросить: рву, рву, а их все больше и больше. Как нарочно.
Гульнара надула губы и пошла в дом.
— Погоди, Гульнара! Я сейчас все сделаю! Рачки-то ведь здесь, под рукой. Ну, чего ты, Гульнара?
Леська спрыгнул на песок и бросился за девочкой.
— Гульнара! — взывал Леська, даже не заметив Гринбаха и Шокарева.
Друзья переглянулись.
— Мир праху, старина, — сказал Гринбах. — Пойдем, Вольдемар?
— Пойдем.
— Симбурдалический тип! — заключил Гринбах.
Леська кивнул друзьям, так и не обнаружив их присутствия.
* * *
Корнет-а-пистон обладал великолепным звучанием и слушался малейшего дуновения. Казалось, подставь его под порыв ветра, и он отзовется мелодией.
Елисей попробовал гамму, потом укрепил ноты на стенном зеркальце, как на пюпитре, и собирался сыграть первую фразу.
Но тут он вспомнил, что к этому мундштуку прикоснулись губы Гульнары. Он видел это с шаланды.
Едва дыша, он поднес медь к губам. Потом не выдержал, издал глубокий вздох — и корнет просто взревел от боли. Тут только Леська понял, как тяжело он влюблен в Гульнару. Смешно сказать, но объяснила ему это медная труба. Однако Елисей тут же взял себя в руки и протрубил первые фразы:
Туча со громом сговаривалась:
— Ты греми, гром, а я дождь разолью.
Вспрыснем землю весенним дождем.
То-то цветики обрадуются.
Девки в лес пойдут за ягодами…
Гульнара… Нет, о ней нельзя думать: ей ведь всего четырнадцать лет. Впрочем, на Кавказе девочкам разрешается выходить замуж даже в тринадцать. А мы Крым. Соседи. К тому же она татарка. Родственница черкесам, чеченцам, осетинам. Нет-нет, думать о ней нельзя. Все-таки мы Россия.
