Остаток урока прошел без происшествий. Юноши вышли на улицу и направились к погорельцам.
— Эй ты, симбурдал! Какого дьявола ты вылез отвечать, если ни черта не знаешь? — напустился на Канаки Листиков.
— Ну и что ж такого? — невозмутимо ответил Улька. — Лучше колятина, чем разоблачение. Верно, Самсон?
— Он прав, — сказал Гринбах. — Единицу я, конечно, исправлю, а трюк с фамилиями — за это, знаешь? Из гимназии вылететь можно.
— Да, да… — уныло сказал Шокарев.
— Такова жизнь! — умудренно промолвил Соколов.
Проходя мимо Пушкинской аудитории — белого здания, увенчанного бюстом великого поэта, гимназисты увидели витрину с жирной надписью: «Кто правит Совдепией?» Там были выставлены репродукции с тюремных фотографий Ленина и Дзержинского, снятых еn face и в профиль. Ниже шла краткая информация о том, кто и когда находился в остроге и ссылке.
Гимназисты подавленно двинулись дальше.
— Что же станется со страной, если ею будут руководить бывшие преступники? — спросил Шокарев.
— Че-пу-ха! — грянул Гринбах. — «Преступники»… Их выставляют перед народом, как людоеда Губаря или Соньку-Золотую Ручку. А это святые люди. Да, сидели в тюрьмах, да, годами жили в ссылке, да, преступники в том смысле, что преступили законы царизма.
* * *
Евпатория почти не располагала промышленным пролетариатом. История классовой борьбы, терминология партий, да и самые имена больших революционеров не были знакомы евпаторийцам. Слышали они краем уха только о бомбистах — народовольцах и эсерах: Рысакове, Каракозове, Сазонове. Знали, конечно, о знаменитом провокаторе Азефе, знали о Керенском как о блестящем думском ораторе, но точно в таком же сенсационном ореоле реяли пред ними чемпион мира борец Иван Поддубный или великий клоун Владимир Дуров с его неподражаемой свиньей.
Слова Гринбаха несколько озадачили ребят. На миг он показался им человеком с какой-то другой планеты. Там жили эти «святые» — Ленин, Крупская, Калинин, Дзержинский, которые так неожиданно для них выплыли как бы из самой истории. Но вдалеке возникло здание театра, справа открылась библиотека, слева море, — Евпатория оставалась Евпаторией.
Саша Листиков сбегал в «рейнсковый погреб» и вышел оттуда с бутылкой водки, все опять стало на свои места. В том числе и сам Осваг. И все же, когда показалась, наконец, крыша булатовской виллы, Гринбах отвел в сторонку Бредихина и спросил:
— Хочешь прийти сегодня в Пушкинскую аудиторию? Там мой пахан будет читать лекцию о большевизме.
