Леська стоял понуро, точно у позорного столба.
— А теперь реши-ка мне вот какую задачу. Это будет для тебя полегче, нежели решить вопрос, с какого борта подъехать к яхте.
Директор набросал мелом что-то четырехэтажное и отошел в сторону. Леська стал решать. Медленно и неверно. Класс молчал. Никто не пытался подсказывать. Все надеялись на звонок, но он, как назло, запаздывал.
Директор. — Ну! Все?
Бредихин. — Все.
Директор (взглянув на решение). — А почему никто не протестует?
Молчание.
Директор. — Ну, вот ты, Гринбах, ты смог бы решить эту задачу?
Гринбах. — Смог бы, конечно.
Директор. — Пожалуйста!
Гринбах. — А зачем мне это нужно?
Директор. — То есть как это — зачем?
Гринбах. — Но ведь все равно, как бы блестяще я ее ни решил, больше четверки вы мне не поставите.
Директор (усмехаясь). — Ах, вот в чем дело! Но ведь на пять знает алгебру один господь бог, я знаю на четыре, а ты, в лучшем случае, можешь знать на три.
Гринбах. — Да, но то, что дважды два — четыре, бог, вы и я знаем одинаково хорошо.
Класс расхохотался и зааплодировал. Это уже смахивало на мятеж. Директор покраснел, с минутку подумал и наконец пришел к выводу:
— Выйди из класса, Гринбах.
Но тут зазвонили к перемене, и из класса за Гринбахом хлынули все. Это уже и вовсе было похоже на революцию. Директор подхватил журнал и удалился.
К концу дня явился Шокарев. Шел урок анатомии. Преподавал городской врач Антонов, который никого из гимназистов не знал в лицо.
— Шокарев!
Володя вздрогнул.
— Мальчики, я ничего не знаю… — прошептал он.
— Шо-ка-рев! Где Шокарев?
— Здесь! — крикнул Гринбах.
— Почему же вы не отзываетесь?
Гринбах подошел к кафедре.
— Расскажите нам о кровеносной системе.
Гринбах в два счета отбарабанил урок.
— Отлично! — сказал доктор. — Садитесь. Пятерка.
Гринбах вернулся к своей парте и уселся, победоносно поглядывая по сторонам.
— Гринбах! — крикнул доктор.
Самсон машинально вскочил. Доктор взглянул на него поверх очков.
— Но ведь я же не вас, Шокарев. Разве вы Гринбах?
— Я Гринбах! — закричал с места нахальный Канаки.
— Будьте любезны к доске.
Канаки пошел с «камчатки» между парт, шепча: «Надо спасать положение».
— Расскажите нам, Гринбах, про систолу и диастолу.
Канаки беспомощно поглядел на класс. Несмотря на всю свою развязность, он не мог выжать из себя ни слова.
Со всех сторон слышалось змеиное шипение, но он ничего не улавливал и стоял, как голкипер на футболе, осыпаемый ударами и неспособный отбить ни одного.
— Плохо, Гринбах. Очень плохо. Садитесь. Кол вам за это. Брали бы пример с Шокарева: блестящий ученик.
