— Не огорчайтесь, Бредихин!
Преподаватель фехтования поручик Анджеевский взял его под локоть и, выходя с ним из вестибюля на улицу, говорил:
— Неудача на эстраде — отнюдь не жизненная неудача. Хочу сообщить вам приятную весть: сегодня на педагогическом совете решено, что командовать гичкой на состязании в Севастополе будете вы.
— Как я?! А Гринбах?
— Но ведь он еврей…
Пять гимназистов сидели в турецкой бузне и пили мутный напиток из перебродившего пшена. Полутемная и до сырости прохладная каморка была увешана яркими плакатами, изображавшими эпизоды греко-турецкой войны.
Саша Листиков, лихо выпив стакан старой бузы, вообразил себя пьяным и по этой причине громко декламировал:
Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что-нибудь соответствующее моменту.
— Обратите внимание! — обиженно прервал его Канаки. — На всех плакатах убиты одни греки.
— Мне рассказывали, — лениво начал Шокарев, — что в музее Стокгольма Полтавская битва представлена как победа Швеции…
— И вообще! — запальчиво вступил Леська, точно ведя с кем-то застарелый спор. — И вообще! Все правительства врут как могут. Вот, например, нам преподают, будто наши предки сами пошли к скандинавским пиратам просить, чтобы те ими правили: предки, видите ли, не могли между собой договориться.
— Но ведь об этом сказано в летописи.
— Никогда не поверю!
— Что значит — «не поверю»? Летопись говорит: «Страна наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Идите княжити…»
— Да-да. «…и володети нами». Знаю! Особенно нравится мне это «володети». Все народы жаждут воли, свободы, а наш хуже всех, что ли?
— Но ведь летопись!
— А кто ее писал? Дьячок какой-нибудь по указке князя. Исправляли историю как хотели. А мы зубрим!
— Что же было на самом деле?
— По-моему, на самом деле норманны покорили Русь, как покорили Англию. Победили и стали «володети». Все ясно и просто. Но впоследствии князья наши посчитали сие обидным и пошли на то, чтобы объявить своих прадедов дураками, но не покоренными. Какая гордость: непокоренные дураки!
Все рассмеялись.
— Парень дело говорит! — прозвучал голос из-за соседнего столика. Там сидели красивый, ладный матрос Виктор Груббе и нескладный, белобрысый Немич, ученик ремесленного училища.
— Я сказал, что парень говорит дело, — продолжал Виктор с митинговой хваткой, хотя не имел ни малейшего понятия о варягах. — Завралось правительство — спасу нет! А народу как? Я спрашиваю: как народу?
Гимназисты переглянулись. Видакас щелкнул пальцем по воротнику: выпил, дескать.
