Солнце уже зависло над горизонтом, когда небольшая траурная процессия двинулась. Впереди шли Алло и курд, несшие на ветвях тело Мохаммеда, все остальные парами шли следом, а Амад ждал нас у могилы. Вход глядел на юго-запад, в сторону Мекки, а когда умершего усаживали, его лицо было обращено туда, где Пророк мусульман принимал подношения ангелов.
Амад повернул ко мне бледное лицо и спросил:
— Эмир, хоть ты и христианин, но ты был в Мекке и знаешь священную книгу. Ты можешь оказать своему усопшему другу последнюю любезность и произнести для него суру о смерти?
— Хорошо.
— Тогда давай начнем.
Солнце достигло западного горизонта, и все пали ниц для молитвы. Потом поднялись и образовали полукруг у входа в захоронение. Это было великое мгновение. Мертвый сидел прямо в своем последнем жилище. Закат отбрасывал пурпурные тени на беломраморное лицо, а слабый ветерок шевелил седую бороду.
Амад эль-Гандур повернулся в сторону Мекки, поднял руки и проговорил:
— Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Хвала Аллаху, господу миров милостивому, милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и просим помочь! Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, — не тех, которые находятся под гнетом, и не заблудших.
Затем поднялся я и, подняв руки так же, как Амад, прочитал отрывок из пятьдесят седьмой суры, который закончил словами:
— И отправили вслед Ису, сына Мариам, и даровали ему Евангелие, и вложили в сердца тех, которые последовали за ним, кротость и милосердие…
Тут подошли Алло и курд-соран, чтобы закрыть могилу. Я хотел уже снова взять слово, как мне сделал знак перс. Он вышел вперед и прочитал несколько строк из восемьдесят второй суры.
Теперь могила была закрыта, и осталась последняя молитва. И опять меня удержали. Вышел Халеф. В глазах маленького хаджи блестели слезы, и голос его дрожал, когда он, стоя на коленях, молился.
Да, это были редкостные похороны. Один христианин, два суннита и один шиит говорили над могилой умершего. Что касается меня, то я не счел за прегрешение попрощаться с другом на его языке, а участие перса служило доказательством того, что мусульманская религия глубоко проникла в сердце и души разных народов. Халефа за его теплые слова я смог просто обнять за плечи, но знал, что он соблюдал мусульманские обычаи только внешне — внутри это был христианин.
Мы собрались покинуть скалу. Тут Амад своим кинжалом отколол от камня на могиле кусок и спрятал его. Я знал, что это значит: никто не в силах удержать его от кровной мести. В течение вечера он ничего не ел и не пил, не участвовал в наших разговорах и ответил только на одно замечание.
