— Господин, — вскричал он гневно, — я мужчина!
— Нет. Если бы ты был мужчиной, ты бы знал, что таковой никогда не нарушит данного обещания!
— Ты его и не нарушишь, беббе будем наказывать мы.
— Я запрещаю это.
— А я приказываю! — закричал Мохаммед Эмин и в гневе вскочил.
— Разве ты здесь повелеваешь? — спросил я.
— А разве ты здесь запрещаешь? — ответил он вопросом.
— Да. Слово, данное мною, дает мне такое право.
— Твое слово на нас не распространяется. Мы позволяли себе подчиняться человеку, который любит наших врагов. Ты забыл, что я для тебя сделал. Я принял тебя как гостя, я защищал тебя, я дал тебе коня, стоившего половину моей жизни. Ты неблагодарный!
Я почувствовал, как кровь отлила у меня от лица и рука потянулась к кинжалу, но мне удалось сдержаться.
— Забери свои слова обратно, — холодно процедил я, поднимаясь.
Я дал знак Халефу и пошел к месту, где лежал пленный шейх под охраной Алло. Там я сел. Минуту спустя там же уселся англичанин.
— Что нового, мистер? — спросил он. — Да они, похоже, сдурели. Скажите, в кого надо стрелять, — я мигом!
— В того, кто попытается притронуться к пленному.
— А кто это?
— Хаддедины. Шейх Мохаммед бросил мне, что я неблагодарный. Я верну ему вороного!
— Вороного? Вы с ума сошли, мистер, отдавать такое животное, после того как оно стало вашим! Надеюсь, все еще уладится!
Тут подошел Халеф, ведя двух лошадей — одна была его собственная, а другая — та, которую я забрал у беббе. На ней было седло вороного. У моего маленького хаджи в глазах стояли слезы и голос дрожал, когда он произнес:
— Ты правильно поступил, господин. Шайтан попутал хаддединов. Забрать плеть и вернуть его им?
— Я прощаю его. Давай собираться.
— Сиди, а что мы будем делать, если они все же захотят убить шейха?
— Мы застрелим их сразу же.
— Это мне по душе. Аллах накажет их!
Пленника снова привязали к его лошади, и мы сели верхом — я, конечно же, не на вороного, а на Бледного Лиса, которого в Германии назвали бы «четырехсотталерным жеребцом». Маленький караван тронулся в путь и проехал мимо хаддединов, сидевших в траве. Может, до этого они думали, что все еще обойдется. Но когда поняли, что намерения мои тверды, они вскочили.
— Эмир, куда ты? — спросил Мохаммед Эмин.
— Куда-нибудь, — ответил я коротко.
— Без нас?
— Как вам заблагорассудится!
— А где вороной?
— Там, где он привязан!
— Машалла, он ведь твой!
— Он снова твой. Салам! Мир тебе!
Я пришпорил лошадь, и мы поехали рысью. Не проехали мы и английской мили, как увидели этих двоих. Они ехали за нами. Амад эль-Гандур скакал на вороном, а своего вел на поводу. Но жеребца обратно я ни за что бы не забрал.
