– Крепка-а… – осипшим голосом сказал он, отдышавшись. – Градусов шестьдесят? На можжевельнике?
Старик и Еремей, будто не заметив конфуза, принялись за еду. Стол был скоромный: крапивные щи с копченой свининой, свиная голова с хреном, заяц под сладким взваром, рыжики, варенные в рассоле, медовый сбитень на зверобое. Хлеба было мало, и тот трухлявый, как сухой торф, – с отрубями и ботвой. Должно быть, рожь не вызревала здесь, и хлеб был сладковатый, как солод. Вилок не дали, мясо ели руками, отрывая куски с блюда, смачно обсасывая кости, щи и взвар хлебали ложками из общего чугуна.
Лева достал швейцарский складной нож с десятком лезвий и орудовал маленькой вилочкой.
Выпили еще по корчику. Старик по-прежнему прощупывал их внимательными глазами.
– Ну, гости незваные, откуда будете? – спросил наконец он.
– Из Москвы будем, – ответил Рубль.
– Аж вот как? Стоит еще Первопрестольная? – с непонятным выражением спросил старик и перекрестился.
– Стоит, куда она денется. А вот куда это нас занесло?
– Куда шли, туда и попали… Про Белоозеро пытали? – старик глянул на Еремея. Тот утвердительно кивнул. – Вот вам Белоозеро, – указал он кругом. – Еремей-то на третий день учуял, что вы его по следу скрадываете, и пошел круги писать. А уж когда погибать стали – кресты на груди нашел, засомневался, не стал грех на душу брать и приволок обоих. Так что кланяйтесь в ножки спасителю своему.
– Давай, спаситель, твое здоровье! Чуть не сдохли по твоей милости, – Лева махнул еще корчик. Он уже изрядно окосел, не давал Бегуну вставить ни слова, можжевеловое зелье было ему явно не по силам после жарких объятий Ломеи, Грудеи и прочих трясовиц.
Бегун держался, понимая, что от этого разговора, может быть, зависит их судьба.
– Неужто в самой Москве про Белоозеро слыхали? – продолжал допрос старик.
Лева собрался было ответить, но Бегун наступил ему на ногу под столом.
– Случайно услышали: будто бы стояло село, а потом пропало, как Китеж-град, – ответил он, невольно подстраиваясь под неторопливую, размеренную речь старика. – Решили узнать: правду говорят или сказка? А мы старые песни собираем, записываем. Где же еще старые песни остались, как не в Белоозере?
– В каждом селе свои песни, – усмехнулся старик. – Зачем вам чужие? Или не поют уже в Москве?
– Поют, да все новые, иностранные. А свои забыли давно.
Эти слова старик принял и кивнул утвердительно.
– Ну что же, – сказал он. – Слушайте, коли охота есть. Тесновато у нас только. До Троицы у Еремея в запечье поживете, а по теплу и на сеннике можно. А там хотите – избу рубите, мужики помогут, не хотите – вон на задворье сараюшка, печуру сложите и живите с Богом…
