В соседней избе была гостиница, магазин и столовая сразу: в одной комнате стояли впритык кровати, на которые свалены были шубы, ружья, мешки с пушниной и деньгами, в другой – деревянные столы с батареями водочных бутылок, пустых и полных, шматками сала и золотистого копченого мяса. На прилавке в углу лежали консервы и патроны, хлеб и капсюли россыпью, пачки соли и коробки с порохом, водка и ружейное масло, тут же валялся ворох денег – любой мог подойти и взять что надо, расплатиться и отсчитать себе сдачу. По стенам висели оленьи рога и брюзгливые кабаньи рыла с клыками в палец длиной и толщиной.
Пили тут давно, без меры и отдыха, кто-то пел, натужно, будто лямку тянул, глядя перед собой оловянными глазами, двое ссорились через стол и, кажется, сошлись бы врукопашную, если бы могли только встать, кто-то, утомившись, спал, упав лицом в засаленную столешницу.
Приглядывала за порядком хозяйка, крутобедрая Елизавета, в грубом свитере с закатанными по локоть рукавами. Она без труда взвалила на плечо уставшего охотника и, как сестричка с поля боя, вынесла его в другую комнату и сбросила на кровать. Она с откровенным интересом поглядывала на Бегуна, подходила к его столу кстати и некстати, а потянувшись через него убрать лишние стаканы, как бы невзначай прижалась могучей грудью. Сидящий рядом Потехин тут же уцепил ее за обтянутый джинсами зад. Елизавета огрела его кулаком промеж лопаток и отошла.
– Ух-х, ведьма! – проводил он ее жадными глазами.
– Вот тебе и рысеглазка, – сказал с другой стороны уже надравшийся на халяву Рубль. – Кажется, у тебя тут будет мягкая посадка, Бегун?
– Так чо я говорю, – продолжал Потехин. – Какие, к лешему, белозерцы? Это вы, москали, в муравейнике своем вонючем друг у друга на голове сидите и на карту глядите: вон она, Сибирь – у-у! – нехожена, немерена! Не то белозерцы – может, мамонты еще есть. А вот спроси у них, – указал он на охотников, – каждый свой угол до травинки знает, до камушка – никто твоих белозерцев не видал! Когда БАМ тянули – геологи все прочесали от Олекмы до Шилки. А ты говоришь – село целое! – махнул он рукой. – Может, севернее чего есть, по Лене, по Енисею… Давай лучше еще по одной в бак зальем, чтоб мотор тарахтел, – он разлил водку по стаканам.
За столом говорили все сразу.
– Неписаной красоты соболюга! – рассказывал охотник напротив. Он уже едва двигал языком и потому больше изображал сцену в лицах. – Я скрадываю помаленечку, – потопал он цыпочками под столом. – И – на тебе! – веточка под снегом: хрусть! Он собрался – и полетел. Ах, гад, думаю, уйдет – и следом ему, влет! Подхожу, думаю: попортил шкуру-то. Подымаю, смотрю… – он замер, победоносно оглядывая слушателей.
