– Набрал материалу! – хохотнул Синицын. – На роман хватит!
В этот момент кто-то из рокеров случайно налетел на ограду сквера. Тяжелая чугунная решетка неожиданно рухнула, и рокеры устремились в открывшийся ход. Проскочить успели человек десять. Синицын бросился к машине, Николаев на ходу запрыгнул на сиденье рядом с ним.
Рокеры, погасив огни, мчались по темной улице, двое увильнули в переулок, еще несколько скрылись в проходном дворе, другие свернули на крутой зеленый газон и, помогая мотоциклу ногами, вспахивая колесами землю, вскарабкались наверх.
В свете фар патрульного «москвича» остался один мотоциклист. Синицын почти настиг его, и у парня уже не было возможности притормозить, чтобы свернуть куда-нибудь. Он выкрутил до упора газ и мчался вперед напропалую.
– Брось, разобьется! – крикнул Николаев.
– Хоть одного, но достану! – зловеще сказал Синицын. Он, цепко прищурившись, будто прицелившись в спину рокеру, гнал машину по центру узкой улицы. – Врешь, паразит… от меня не уйдешь!
Внезапно перед мотоциклом возник из темноты полосатый щит дорожного ремонта. Не успев даже затормозить, рокер врезался в него, перелетел через руль и покатился по асфальту.
Синицын и Николаев одновременно выскочили из машины, подбежали к рокеру. Тот неподвижно распластался на краю глубокой траншеи, неловко подмяв под себя руку.
– Убился, что ли? – испуганно сказал Синицын.
Николаев присел, осторожно повернул рокера за плечо, расстегнул ремешок шлема и снял «колокол». Рокер оказался мальчишкой лет пятнадцати, из носа и из ушей у него текла кровь.
– Слушай, поехали, – сказал Синицын. – Знаешь, что будет…
– Скорую вызови, – не оборачиваясь, сказал Николаев.
Мальчишка вдруг открыл глаза и зашептал, еле шевеля губами:
– Ой, мама, мама… мамочка… ой, мама… – как заведенный.
– Слушай, брось, – Синицын торопливо оглядывался на окна – улица была нежилая. – Брось, сам разбился…
Николаев поднялся, сгреб его за ворот куртки, притянул к себе и толкнул к машине.
– Скорую, – ровным голосом сказал он.
– Как знаешь. Ты старший. Тебе виднее. – Синицын пошел к машине.
Николаев снова присел, попытался поднять парня, тот охнул и быстрее зашевелил губами:
– Ой, мамочка… больно… больно… больно.
Николаев подоткнул ему шапку под голову и стал ждать скорую, тоскливо глядя в темный провал улицы.
В отделении майор сердито проворчал:
– Ну что, загнали парня? Работнички. Костоломы.
Гаишники возвращались в отделение, оживленно обсуждая удачную операцию.
