– Куда ушли? – спросил Бегун.
– Дальше… Там перезимуем, если Бог даст. Летом будем строиться, – Еремей тоскливо огляделся в осиротевшем доме. – Землянки теперь будем рыть. И храм под землей… Под землю схоронимся, коли на земле для нас места нет.
– Далеко это?
– Еще дня три будет.
– Когда выходим?
Еремей молчал.
– Ты уже пришел, – сказал он, наконец. Он поднял глаза на Бегуна. – Дальше я пойду один.
Бегун почувствовал, как что-то оборвалось в груди. Он смотрел на Еремея и по спокойному взгляду того понимал, что все давно решено, еще до того, как они вышли отсюда в погоню за Спасом, и говорить что-то, спорить, просить бесполезно.
– Что же мне – обратно? – мотнул он головой. – Как ты думаешь, сколько я там шагов пройти успею?
– Сколько Бог позволит, – ответил Еремей. – Ты не наш. Ты хочешь к нам, но ты отравлен вашим бесовским миром. Душа твоя на середине… Никто тебя не гонит обратно. Живи здесь. Молись. Припасов много по домам брошено. Ружье свое оставлю… А той зимой приду. Проживешь отшельником, отмолишься – пойдешь к нам. Если нет – иди обратно. Ты на середине – и туда, и сюда равно.
– Сына хоть возьми, – после долгого молчания сказал Бегун. – Обвенчаешься с Нежданой – пускай у вас будет первенцем.
– Его возьму, – кивнул Еремей. – А со свадьбой погодим до той зимы. Там решим.
Больше они не говорили.
Утром Бегун вышел проводить их.
– А ты? – удивился Павлик, увидев, что отец не собирается в дорогу.
– Я догоню, – Бегун только коротко потрепал его по голове и подтолкнул к Еремею, чтобы не выглядело прощанием. Он даже улыбнулся ободряюще, но, наверное, вышло это у него неважно, потому что Павлик забеспокоился:
– Я с тобой!
– С тобой мне тяжело будет. Не дойду.
Еремей поднял Павлика за спину и двинулся прочь по целине.
– Слышь, Еремей… – окликнул Бегун. Тот обернулся. – Неждане скажи, что…
Еремей покачал головой и указал себе на плотно сжатые губы. И пошел, уже не оглядываясь…
Бегун долго сидел, уперев глаза в темную, изрезанную ножом столешницу. Печка давно прогорела, дом быстро выстывал.
Проваливаясь по пояс в сугроб, он добрался до поповской избы, утоптал снег у двери и выбил из скобы примерзший засов. Здесь было так же голо и чисто. На столе расстелен был платок Нежданы, на нем лежал венок, скрученный красной лентой, из сухих ломких цветов и листьев девясила.
Бегун, наконец, очнулся. Год, на самом деле, это не так уж и долго, если нет времени на уныние, если каждый день полон забот. Он раскопал двери храма, зажег свечу перед слепым иконостасом, помолился за добрый путь Павлу и Еремею.
