Вслед за этим, мы заговорили о французской политике, то есть, она разумно отвечала на все, что говорил я, а затем немедленно же оставляла эту тему. Ничто не могло быть более раздражающим, так как я знал, что это было преднамеренно, а не происходило потому, что она была глупа или не могла поддерживать наиболее глубокий разговор. Казалось, что она очень хорошо знакома с военный положением. Затем я начал говорить о французской литературе и к концу еды мне удалось вытянуть достаточно ответов на мои вопросы, чтобы узнать что она — культурнейшее существо. О! каким бы она была компаньоном, если бы я только мог сломать этот отвратительный барьер ее сдержанности!
Она съела персик — надеюсь он ей понравился, — но отказалась от предложенной мною папироски.
— Я не курю.
— О, мне очень жаль, что я не знал, — и я отложил в сторону мою.
— Вы не должны делать этого — я ничего не имею против того, чтобы другие курили, коль скоро мне не надо делать этого самой.
Я закурил другую.
— Знаете, я думаю что мне вставят глаз еще до Рождества, — сказал я ей прежде, чем она поднялась из-за стола — и за первый раз, что я ее знал, ее рот сложился в еле заметную улыбку — добрую улыбку.
— Я так рада, — сказала она.
Меня пронизала дрожь удовольствия.
После завтрака я предложил отправиться в парк с тем, чтобы я мог диктовать в каком-нибудь приятном и прохладном месте. Не возражая, она немедленно же одела шляпу — простую темно-синюю соломку. Во время спуска в парк, она держалась за моим креслом, так что я не мог разговаривать с нею, но затем я окликнул ее.
— Мисс Шарп!
Она приблизилась и пошла рядом со мной.
— Разве это место не интересует вас? — спросил я наугад.
— Да.
— Вы его хорошо знаете?
— Да.
— Что оно говорит вам?
— Это вечное напоминание о том, чего надо избегать.
— Чего избегать? Но оно — совершенная красота. Почему вы хотите избегать красот?
— Я не хочу этого — избегать надо того, что оно олицетворяет, вот и все.
Я страшно заинтересовался.
— Скажите мне, что вы подразумеваете.
— Архитекторы были велики, мысль короля была велика, но только с одной стороны, а все они, весь класс, забыли настоящее значение слов «благородство обязывает» и злоупотребили своей силой и, таким образом, революция смела их. Они придавали всему фальшивую ценность, фальшивую ценность рождению и воспитанию, и не придавали цены своим обязанностям и натурам.
— Я знаю, что вы признаете свои обязанности.
— Да, надеюсь, что так. Подумайте, какое значение придавали в этом дворце этикету, внешним формах и церемониям, совершенно смешному и ложному чувству чести… Они могли разорить своего бедного поставщика и все же…
