— Вот, потрогайте! — наши пальцы коснулись. Генерал медленно сжал мою руку, погладил ладонь, будто лаская.
— Уди… вительно! — выдохнул он. — Вы удивительная!
Он замер, и я пожалела, что в этот момент не вижу выражение его глаз, но очень хорошо чувствовала эмоциональную бурю: неверие, смятение, восторг. Мне вдруг самой захотелось, чтобы проклятие пало, захотелось увидеть его глаза… не золотую дьявольскую бурю, не сияние смерти, нет. Человеческий взгляд, теплый и настоящий.
— Неужели свободен? — прошептал Дитер и принялся подниматься, опираясь на плечо Ганса. — Свободен! Свободен!
Я впервые увидела, как генерал улыбается, немного растерянно, словно боясь спугнуть свалившееся на него счастье.
— Осторожно, Ваше Сиятельство! — предупреждающе шепнул Ганс. — Это нужно проверить.
— Да-да! — Дитер продолжил улыбаться во весь рот. — Да-да, надо проверить. Но я чувствую, как проясняется голова, как уходит боль… Мэрион! Вы моя спасительница! Вы… — тут он посерьезнел, сморщился и, приложив пальцы ко лбу, к налитой шишке, с ребяческим удивлением и обидой проговорил: — Вы ударили меня по голове.
— Простите, Ваше Сиятельство, — слегка улыбнулась я, — но вы наорали на меня и едва не превратили в камень. Надеюсь, теперь квиты?
— Ничего не случилось бы, не войди вы в комнату! — ворчливо заметил генерал и ладонями пригладил мокрые волосы. Он трезвел на глазах и постепенно превращался в того заносчивого индюка, каким я его увидела впервые.
— Осмелюсь доложить, Ваше Сиятельство, — перебил адъютант, продолжая поддерживать господина под локоть. — Но в запретную комнату фрау Мэрион попала не по своей воле. Ее втолкнул туда Игор.
Теперь все мы смотрели на конюха. Захныкав, тот пополз по земле, обтирая пузо о траву.
— Это клевета! — закряхтел он, пуская слюну и злобно косясь на меня маленькими глазками. — Добрый господин, эта женщина клевещет на меня!
— То есть как? — возмутилась я, едва не подпрыгнув на месте, в горле заклокотала обида. — Игор, как ты можешь? Я ведь ни словом не обмолвилась…
— Обмолвились, когда приходили в себя, — заметил адъютант Ганс, брезгливо глядя на конюха сверху вниз. Тот заверещал, захрипел, как рвущийся с цепи пес, и принялся визгливо кричать:
— Ложь, ложь! Эта женщина безумна! О, мой господин! Я всегда был верен вам! Накажите ее! Накажите! Убейте! Обратите в камень! Лживая дрянь! Она…
— Заткнись! — сказал генерал, так холодно и властно, что горбун сразу же умолк, и только трясся всем телом да пускал слюну. Я глубоко дышала, усмиряя рвущееся из груди негодование. На лице Ганса отражалось крайнее презрение.
