— Еще дальше, — попросила и я, махнув рукой в сторону.
Стражник раздул ноздри, ругнулся через губу, но отошел еще. Теперь помещение озарял только дрожащий отблеск лампы, но этого было достаточно, чтобы я увидела, как из темноты вынырнуло любимое лицо. Приникнув лбом к решетке, Дитер выдохнул:
— Мэрион…
— Дитер! — я бросилась к нему. — Жив!
И остановилась, задохнувшись от накатившей боли, в глазах защипало от слез. На лице Дитера, закрывая глаза, чернела плотная повязка, сквозь хлопковую рубашку на плечах и спине проступали темные полосы подсохшей крови.
— Господи, — простонала я, — что они с тобой сделали…
И закусила губу, ощутив, как щеки обожгло слезами. Генерал повернул лицо, звякнули кандалы на руках, и он хрипло попросил:
— Подойди, пичужка… не вижу…
Я робко подошла, протянула дрожащие пальцы и погладила генерала по колючей щеке, едва задевая тугую повязку. Дитер выдохнул, и суровые складки возле рта и между бровями разгладились.
— Это ты, — сказал он. — Наконец-то. Я так беспокоился о тебе…
— Почему? — глотая слезы, спросила я.
— Не для ушей этого болвана будет сказано, но Их Величества способны если не на все, то на многое, — он дернул головой, склонив ее немного набок, точно умный пес, и сказал куда-то в пустоту: — Все вижу! Отвернулся, зараза!
Я вздрогнула и тоже обернулась через плечо. Стражник что-то бурчал, переминаясь с ноги на ногу, и косился на нас неодобрительно.
— Ты правда видишь? — робко спросила я.
— Нет, — усмехнулся Дитер. — Слишком плотная повязка, еще и поверх очков. И как видишь, сковали руки. Всего лишь меры предосторожности.
Он дернул плечом, и кандалы забрякали. Я тронула пальцами рубашку, ощутив ссохшуюся кровавую корку.
— Они тебя били…
— Допрашивали, Мэрион… Ерунда!
— Какая же ерунда! — я задохнулась от жалости и злости к этим мучителям. — У тебя вся спина в крови!
— Я мальчик с мельницы. Это не первые мои плети.
— Они пытают невиновного!
— Моего происхождения вполне достаточно, чтобы обвинять в убийстве посла, — сухо ответил Дитер, и мое сердце снова сжалось от боли. Сколько пришлось пережить ему? Тяжелое детство, ненависть отца, смерть матери, презрение окружающих только потому, что он отличался от всех остальных. Страх, вечный страх и неприятие! Даже от меня…
Я покраснела, и в этот момент порадовалась, что Дитер не видит моего лица.
— Посол действительно окаменел?
— Действительно, — с горечью подтвердил Дитер. — Сомнений быть не может. Окаменение проходило достаточно медленно, и под каменной оболочкой нашли еще целые внутренности. Мне рассказал палач, все-таки в какой-то степени мы были сослуживцами.
