— Только сок. Пожалуй, грейпфрут с минеральной.
— Без вина? А, понимаю. Подать пивка к мясу? Сегодня у нас живецкое пиво.
— Спасибо, не нужно.
Улыбка исчезла с лица кельнера, но только на одно мгновение, так как подошла очередь десерта и кофе. Он слушал, поддакивал и одновременно расставлял приборы и бокалы, а потом удалился, раскланявшись.
— Такие кельнеры, — после его ухода сказал Анджей, — это уже последние из могикан. Шимон — осколок довоенной Польши. Признаться, я поэтому люблю бывать здесь изредка.
— Один? — спросила она, кокетливо улыбаясь.
— Пожалуй, не один. Иногда с коллегами.
— Так уж я и поверила, что только с коллегами. У вас такая улыбка, я бы сказала… невинная, честная, располагающая, но кто знает, что кроется за нею. Загадочная, обольстительная улыбка.
— Ничего ровным счетом за ней не кроется, но мы снова вернулись к тому же «вы». Каждый раз, когда слышу это слово, я чувствую себя еще старше, чем на самом деле. — Он хотел добавить еще, что брудершафт, не скрепленный вином, не очень, видать, прочен, но вовремя сообразил, что такая шутка здесь не к месту.
— Извини. Я больше не буду. И если оговорюсь или ошибусь еще раз, то совсем по другой причине, не обижайся, — робко проговорила она и накрыла своей ладонью его руку.
Другой рукой он придержал ее пальцы, и это был, пожалуй, первый случай, когда они оба на минуту сосредоточились и посерьезнели. Руки сблизили их, и у обоих одновременно появилось желание посмотреть друг другу в глаза. В их взглядах светились радость, наслаждение и молчаливое объяснение в любви. Они смотрели друг на друга, не заботясь о том, что за ними могут наблюдать, в эту минуту им было совершенно безразлично все, что происходило вокруг: и эти голоса, и шум ресторана, жизнь в котором била ключом. Для них сейчас не существовали ни сидящие за столами люди, ни шмыгающие между столиками кельнеры в белых кителях, ни блеск канделябров, а если до их слуха и доносилось что-нибудь, так это было тиканье часов, отмерявших длительность их счастья.
Анджей наклонился поближе. Щекой почувствовал ее волосы. Вчера он гладил их руками, прикасался губами, вдыхал их запах, а сегодня они опять так близко, манящие, но недоступные.
— Любимая, — произнес он.
Она подняла застывшие было веки, будто хотела проверить, не ослышалась ли.
— Повтори, — прошептала Эва.
— Любимая. Теперь я уже не сомневаюсь в этом. Скажи то же самое.
— Я счастлива.
— И все-таки скажи.
— Я стесняюсь и боюсь. Пусть это будет моей сокровенной тайной. Вы ни на кого не похожи.
