– Боря, не смотри так. Мне неловко.
Лена улыбалась: по-детски, всей пятернёй вытерла слёзы с седой пушистости ресниц.
На минуты вся моя постоянная университетская задавленность отошла куда-то далеко-далеко, я даже забыл о ней. И мне стало искренне и глубоко жаль Леночку. Жаль совершенно бескорыстно! Я давно никому так не сопереживал. Давно.
– Лен, я могу для тебя что-нибудь сделать? Деньги тебе нужны?
Она смотрела уже веселее.
– Выгони моего бывшего мужа.
Я вздохнул и развёл руками. Даже если сказано это полусерьёзно… Сплеча лезть в отношения двух взрослых людей, между которыми стоит до безумия любимый обоими ребёнок?.. Тоска моя занимала своё привычное место.
Мы долго гуляли в тот день, Лена впервые держала меня под руку, быстро оживала, а я, усмехаясь внутренне, ощущал себя снисходительным и надёжным. Снова в привычной своей манере заболтала – заговорила о подруге, которой ещё хуже: у неё тоже девочка, только постарше Машки, ей некуда идти, и она – образованная, умница – живёт в одном доме с мужем – алкоголиком и прогоревшим бизнесменом, терпит все его выходки. Подошли к книжному лотку. «Зигмунд Фрейд», – вслух прочитал я надпись на самой просторной обложке.
– Ты читал его, читал? – накинулась Леночка на меня и тут же стала обстоятельно излагать основы теории психоанализа.
Погода для декабря была просто превосходная. Полная неподвижность воздуха. Ясная солнечность. Теплынь. Я расстегнул верхние пуговицы куртки. Спящие серые акации с очень живыми и интенсивно зелёными клубами омел в кронах – и целеустремлённо снующие под ними люди на дорожках парка, с розовой когда-то мраморной крошкой. Безразличные, мёртвые, омытые оттепелью и высушенные торопливым солнцем бурые листья на газонах, жёлтые останки трав – и слепо попирающая их человечья нога. Сыплются, скачут по гранитным ступенькам к реке радостные разноцветные горошины драже из лопнувшего пакетика – детский сад вывели на прогулку. Яркость сосновой и пихтовой хвои; голубые ели стоят как гостьи. Тени их особенно зябки. Качает хвостом белобокая сорока на ветке. Посреди деревьев, прямо на земле, застыл длинноклювый аист из серого цемента – скульптура малых форм. Качает хвостом сорока, вертит опущенной чёрной головкой: изучает рассыпанных цепью пятерых ворон, наступающих по шорохливой листве на одного аиста.
Мы вышли к набережной. Салгир на запруде монотонно взбивал пену. Интересно, ночью она такая же незамаранная?
– Лебеди! Смотри, смотри, лебеди!
