– Какой еще Михалыч…?
Макаров замер, увидев оперов, пистолеты и распахнутую дверь. А потом с воплем и поразительной для него сноровкой и прытью бросился назад. Опера, натыкаясь друг на друга, рванули следом. Освобожденная Макарова набрала полную грудь воздуха и могуче проревела:
– ПОМОГИТЕ!
Макаров, пересекая комнату, споткнулся об угол кровати. Упал, вскочил и выпрыгнул на балкон. Клюкин споткнулся об угол кровати, упал и заорал от боли. Горшков оказался самым мудрым и просто перепрыгнул через угол кровати.
На балконе его ждало зрелище, нарушающее шаблоны. Макаров не пытался сбежать. Не пытался спрятаться. Не пытался сопротивляться. Он проворно выбрасывал вниз длинные и тонкие пластины сайдинга, который заполнял половину пространства балкона.
– Твою мать..,!
Горшков попытался схватить подозреваемого за руку, но Макаров, избавляясь от очередного куска пластика, задел опера по лицу и оставил на его щеке кровавый след. Горшков схватился за расцарапанную щеку и возопил что есть мочи.
Безобразие прекратил разъяренный от боли и вообще от всей этой ситуации Клюкин. Он вывалился на балкон и заорал так, что вздрогнул даже скулящий Горшков:
– Полиция! На пол, сука, или мозги вышибу, тварь! Лежа-а-ать!
Макарова задержали. Макаровой дали успокоительное. После чего ее благоверного доставили в отдел и сразу же запихнули в допросную номер один, которая размещалась на этаже убойщиков. И сходу взялись за раскрутку клиента.
– Мы все знаем, Макаров. Это ты убил Абатова! Из его же ружья.
– Всадил ему заряд прямо в голову.
– Зачем ты это сделал? Что он такого совершил, что ты с ним так поступил, а?
Макаров сидел, вжав голову в плечи, и бормотал:
– Я ничего не делал.
– Ну конечно, – всплеснул руками Клюкин. – Он сам, ага. Выпил и решил: а дай-ка я сам себе башку снесу?
– Не башку, а грудь, – ввернул Горшков. – Огнестрел в грудь.
Клюкин вздохнул и обреченно посмотрел на напарника.
– Снесу грудь? Это тебе что, яйцо, блин, чтоб его сносить? Грудь не сносят, ее простреливают. Сносят только башку.
– Я никого не убивал… – бормотал Макаров.
Горшков умел применять шоковую смену настроения, чем постоянно пользовался. Вот и сейчас он резко заорал:
– Ты меня за дебила держишь? Мы на идиотов похожи? Здесь только один идиот! Это ты! Тебе двадцаточка грозит, врубаешься? Двадцать, б… дь, лет!
Он замахнулся, чтобы закрепить эффект. Макаров в ужасе сжался. Но удара не последовало. Играющий роль доброго полицейского Клюкин остановил своего злобного напарника и почти дружелюбно склонился над задержанным:
