Мамурин одобрил.
— Пробуй. И... может быть, по дороге?
— Может быть! — вздохнул Кеша, — вдруг к берегу прибило?
* * *
Три сухие бревна, связанные прутьями, качались на волнах.
Когда солнечный блеск утомлял глаза, Кеша смотрел в глубину, в зеленую зыбь несущейся воды.
— Лишь бы доплыть! — твердил он, шестом направляя плот.
— Лишь бы доплыть!
Сам же глазами обшаривал берега.
А вдруг? Ведь бывает же счастье?
У черной скалы, среди груды камней, померещилась мачта. Кеша вскочил, сердце его забилось, дыхание перехватило и... эх! Сушина торчит на берегу.
Путь сокращался с каждым поворотом реки. Летело и время и километры. Недалеко селение и люди.
Тогда Кеша почувствовал страх.
Испугался не упреков, не наказания. Все это было слишком незначительно, чтобы искупить его вину. Вину капитана, утопившего ценность на сто тысяч золотых рублей!
Кеша никогда не видал золотого рубля. Он представлял его так — обычными деньгами пользуются люди, а золотыми расплачивается государство. Значит, это особые деньги, деньги всего народа, монета, принадлежащая не отдельному человеку, а всей нашей родине.
Вот их-то, эти священные суммы, он и погубил. Безмерна его вина и нет для нее равного наказания. Так велик проступок, что представить себе его Кеша не мог. Но люди укажут ему на его вину, развернут ее перед ним, как картину. Черную, убивающую картину. Как он — Кеша-капитан — взглянет им в глаза, что скажет?
Плот прошел мимо отмели близко-близко. Выскочить — и сразу будешь на берегу. А там тайга, никто не увидит. Плот шел дальше, а Кеша думал:
— Иду, иду, и никто на меня не смотрит. Горе останется за спиной. Не погонится за мной в лес. Буду итти, пока станет силы. А там — сяду в корнях, под пихту, и замерзну. К утру обязательно замерзну...
Впереди, омываемый пеной, показался камень. Вокруг бултыхались тяжелые волны. Кеша еле свернул и окрикнул себя:
— Чорт! Растяпа! Глядеть надо!
Угрожал сам себе.
— Ты... смотри! Ишь!
Вспомнил, зачем он плыл, вспомнил, как нес по льду Павлушку, и вздохнул глубоко и радостно.
— Только доплыть, вызову помощь, а там...
И махал рукою. Это «там» в солнечном золоте этого синего дня не казалось страшным.
Течение подхватило плот, берега замелькали. Перед отмелью сгрудился лед. Льдины всползли на желтый лесок и лежали, как белые отдыхающие лебеди.
Кеша пытался свернуть, хотел перебить течение, но шеста нехватило до дна и плот понесло на затор.
— Ну, была не была! — воскликнул Кеша и прыгнул с плота на льдину.
