На стене красовался широкий плакат — шесть условий товарища Сталина[2]. Была и полочка, туго набитая книгами. На почетной середине стояли томики сочинения Ленина, а рядом и «Мир приключений», и «Курс горного искусства», и Пушкин, и «Таинственный кавалер», растрепанный и не имевший автора.
— Хорошо у тебя, Макар Иваныч! — сказал Звягин, незаметно переходя на ты.
— А чего нам не жить! — усмехнулся Кукушкин. — Получаем изрядно, парторганизация ценит, от рабочих почет. Жаловаться не могу. Входи, Ксенофонт! — крикнул он в дверь.
В черной сатиновой рубахе без пояса, в колоссальных пимах появился Кудреватых. С порога он начал застенчиво улыбаться, а вступил в комнату с осторожностью. Словно боялся как бы под ним не провалился пол. Так же деликатно он только скрыл Звягинскую руку в своей ладони, но не пожал, потому что меры для силы своей не чувствовал.
— С германской ыы вместе, — серьезно сказал Кукушкин, — в Силезии плен отбывали!
В дверь заглянула розоволицая хозяйка, поманила его, засмеялась и спряталась.
— Не дадут говорить! — сокрушился Макар, вставая.
— С ночи в забой? — спросил Звягин.
— Я с утра, а Макар с ночи. Приходите смотреть!
— По-новому?
— Надо же штольню спасать! Кое-что и по-новому! Технику подсобрали, электрическую сверловку введем. А работу совсем по-другому поставим...
Кудреватых ссыпал табак в цыгарку, а остатки в расшитый кисет.
— Приходите. Нам самим интересно. Целый месяц готовились!
Он выпустил облачко дыма и засмеялся.
— Да и правда, Лаврентьич, не по нраву старинка! Простору в ней нет. Врубишься в уголь, только начнешь расходиться и — стоп! Крепи! Отгребай его в печи. А то и пути настилай. Какое же это искусство? Летаешь от кайлы к лопате, от лопаты к топору. Нет, уж если ты швец да жнец, да в дуду игрец, — толку не жди! А надо работать, как плыть по воде! Без зацепки! Ругают нас за такие мысли — ишь, синицы какие, море зажечь хотят! Но имеем поддержку в парткоме...
— Лиха беда начало, — ответил Звягин, — а там подхватят!
— Мы ранние птицы, — засмеялся Кудреватых, — утренние!
— А что? — согласился Звягин, — и впрямь, наше время, как утро...
— Утро большого дня, — сказал Кудреватых, — бо-ольшого, товарищ Звягин!
В кухне послышались восклицания и Звягин вздрогнул.
— Проходите сюда! — приговаривал Кукушкин, отворяя дверь.
Кудреватых тотчас встал и потушил в блюдце цыгарку.
Звягин вспыхнул, к нему подходила Марина, румяная от мороза, опуская пушистые ресницы...
* * *
