— Это какие два дня? Сегодня и завтра?
— Сегодня и завтра! — охотно ответил ему Кунцов.
* * *
Звягин проснулся в техническом бюро на диване. Проснулся и солнечный луч скользнул по глазам.
— Эх, денек! — огляделся он, — ба! Да сегодня кончается срок!
Роговицкий вошел шумно.
— К первому штреку приткнулись! Доброе утро!
Посмотрел на диван и разворчался:
— Третий день из штольни не выгонишь! Толком не отдыхает, путем не ест, как это можно? До ночи чтобы ты и не показывался под землю! Слышишь?
Заглянул Кукушкин и по обычаю засиял.
— Мала беда, день свободный, а вам и податься некуда! Помните, говорить со мной обещали? Пойдемте ко мне обедать!
Звягин взглянул на часы.
— Приду!
Вышел из комнаты, посмотрел и выбрал взрыхленную санями дорогу. Путь ломался петлями по сахарной глади горы. Куда-то тянул и Звягин пошел по этому пути.
Глотал чистейший морозный воздух и щурился от голубого блеска снега. Первый раз за три дня остался один. Хорошо так итти и ни о чем не думать! Нехватало Марины. Будь она рядом, и мир бы стал полон без изъяна! Заиграл бы, как эти снега искрятся золотым переливом, под глазом солнца!
На вершине горы показалось особенно хорошо.
— Сопки пузатые! — улыбнулся Звягин, — важность какая! Сидят, точно куклы-бабы на чайниках!
Белизна разрывалась лужайками мертвой травы, прорехами шоколадных пашен и мерзлых огородов. А долина жила. В свистках, в дымах, в грохотаньи стройки.
Пятилеткой назад в долинке ютилась горсточка шорских[1] домов. А сейчас целый поезд угольных хопперов движется под горой. Шахматным рядом рассыпался городок трудпереселенцев, а внизу, под ногами, квартал настоящего города.
Прокатил грузовик и снежная пыль косматыми облаками гонится за ним. Шахтные трубы чадят клубами дыма и ажурные переплеты бревенчатых эстакад желтеют, как восковые.
А на юге еще воздушней, еще шире! Синеют толпы таежных гор. Бугры сочетали яркость снегов с расцветкой волчьей и лисьей шкуры. На севере, за холмами колышется буроватая мгла, — это дышит гигантский завод, укрытый далью.
Во всем здесь была новизна, побежденная дикость, размах и простор.
— Одним словом, Кузбасс, — засмеялся Звягин. Представил, как в глубине спят угольные черные поля с такими же перегибами гор и ложбин.
— Угольный бассейн! — произнес он, стараясь почувствовать громадность этого слова. — А нужно ли нам уезжать на север?
Свернул под столбы высоковольтной магистрали. Они тянулись издалека, из синей дымки горизонта, от электрического сердца завода. Смотрел на блестящие провода, и они были, как серебряные струны, и, казалось, вот-вот запоют о его счастье.
