– Действительно, каковы ваши соображения? – поддержал его Гиммлер.
Скорцени не думал, что суждения его потребуются прямо сейчас, поэтому, медленно поднимаясь с места, он выигрывал секунды, необходимые для осмысления ситуации.
– Полагаю, что двух агентов будет достаточно. Перебрасывать их следует на субмарине, с тем чтобы у побережья они воспользовались надувной лодкой. Высадиться они должны будут хотя бы недели за две, чтобы осмотреться и адаптироваться. Понятно, что это должны быть агенты, уже имеющие опыт работы в Америке и владеющие языком. Вряд ли американцы сразу же догадаются, что ракету навели радиомаяком, поэтому искать диверсантов не будут. Кстати, было бы хорошо, если бы после нанесения удара этот радиомаяк по радиосигналу самоликвидировался. А то ведь его могут обнаружить при разборке руин. Но это – в порядке пожелания. Предполагаю, что мои люди останутся в Штатах, и мы будем использовать их и для разведывательной работы, и при нанесении повторных ударов.
– Ну вот, видите, – самодовольно выпятил грудь Кальтенбруннер, обращаясь к Гиммлеру, а затем и к Брауну. – По нашей части операции лишних вопросов возникать не будет.
– Именно об этом я и доложу фюреру, – заверил Гиммлер, закрывая совещание.
Полковник вежливо поблагодарил премьера за радушный прием и направился к двери. Заслышав его шаги, появился секретарь. Он уже открыл дверь и, изобразив на своем лице полное безучастие, хотел пропустить полковника мимо себя. Но в это время выстрелом в спину полковнику от разведки прозвучал тот, настоящий, «второй вопрос», ради которого сэр Черчилль, собственно, и приглашал его.
– Сэр О’Коннел, кажется, вы забыли объяснить мне роль во всей этой истории княгини Марии-Виктории Сардони[31].
Полковник поворачивался с такой же медлительностью, как если бы выстрел действительно прозвучал. За этими дверьми он ожидал услышать какое угодно имя, но только не имя княгини Марии-Виктории.
– Простите, сэр, не догадывался, что вам известно имя княгини. А потому не стал утруждать подробностями – как вы и просили об этом, – подстраховался О’Коннел.
– Вы всегда прибегаете к объяснениям именно в те минуты, когда в них нет никакой необходимости, – сухо заметил Черчилль. – Боюсь, что это не единственный ваш недостаток, сэр.
– Простите великодушно, однако…
Черчилль вернулся к столу, выложил на него фотографию графини и, постучав по ней указательным пальцем, по слогам спросил:
– Кто эта княгиня?
