– Извините, сэр.
Когда Черчилль говорил, сигара в его руке двигалась в противоположную сторону от той, куда направлялся подбородок. При этом взгляд его стал мрачным и жестким. Он был зол и не пытался скрывать этого. Скорее, наоборот, старался дать понять своему собеседнику, в каком нервном напряжении он находится.
Но вот что странно: наблюдая это, О’Коннел совершенно не ощущал того первородного страха, с которым выслушивал оскорбленное негодование премьера в ходе минувших встреч. Возможно, ему придавали стойкости слова, услышанные несколько минут назад от секретаря первого министра, там, в приемной, относительно того, что в мирные дни судьба обходится с сильными мира сего более жестоко, нежели в дни войны. Особенно с теми, кого эта самая война сделала… сильными мира сего.
– Я поручил это деликатное дело вам, полковник, и вашим людям. Доверившись при этом рекомендациям профессионалов. Но вы оказались совершенно неспособными на акции, подобные тем, на которые решается Скорцени. Станете отрицать?
– Не в моих правилах отрицать очевидные факты, сэр, – все с той же умилительной обреченностью согласился О’Коннел. Хотя подобное сравнение не могло не коснуться его самолюбия и профессиональной гордости. Тем более что Черчилль был не первым, кто к нему прибегал. Нечто подобное полковнику уже пришлось выслушивать в штабе Королевских Вооруженных сил.
– И мне неприятно думать, что мы так и не сумели подготовить в своей разведке диверсанта, равного тому, которого уже давно заполучил Гитлер, превратив его в своего личного агента для особо важных поручений.
– Но и вы, сэр, не позволите себе отрицать, что с теми людьми, которые имеются в моем распоряжении при проведении данной акции, я не в состоянии предпринимать то, на что решается Скорцени. К тому же сам факт существования писем приходится скрывать не столько от врагов, сколько от своих. Да-да, именно от своих.
– Почему вы считаете это дикостью, полковник? Скорцени, по-вашему, от своих скрывать ничего не приходилось?
– И потом, – не стал оправдываться полковник от разведки, – вы сами всех нас постоянно убеждаете, что, в отличие от германцев, мы все еще живем в демократической стране, в которой всегда все приходится делать с оглядкой на прессу и общественное мнение. Кстати, вы сами просили не привлекать излишнего внимания к чемодану Муссолини.
– В общем-то вы правы: кому-то мешают только враги, с которыми он расправляется уверенно и умело, а кому-то в основном свои, которые куда опаснее тех, естественных врагов, – задумчиво развил его мысль премьер. Сделав еще несколько неглубоких затяжек, он пригасил сигару о пепельницу и выжидающе посмотрел на полковника.
