– Видеть его не желаю. По крайней мере, сегодня.
– Ничего экстраординарного, пусть отдохнет с дороги. Но у меня возникло подозрение, что в переманивании Шмидта в СС участвовал – по крайней мере, мог участвовать – и Кальтенбруннер. Очень уж напоминает его стиль.
– Считаете? – проворчал Роммель. – Навлекать на себя гнев начальника Главного управления имперской безопасности – с подвластными ему СД и гестапо – фельдмаршалу явно не хотелось. Гиммлер – тот, ясное дело, занят более высокими идеями и помыслами. А вот Кальтенбруннер снизойдет и до банальной мести.
– Если учесть, что в его подчинении находится личный агент фюрера по особым поручениям Отто Скорцени…
– И вся прочая австрийская свора… – в присутствии полковника Герлица командующий в выражениях не стеснялся. Был уверен, что утечки информации не произойдет.
– Я так понял, что мы готовы принять гостя из Берлина? – язвительно завершил их диалог адъютант.
– Как Наполеон – австрийского императора Франца I под Шенбрунном[25]. Или, может быть, я несправедлив?!
– …Как император Бонапарт – под Шенбрунном, – горделиво подтвердил полковник, умевший воспревать духом всякий раз, когда замечал, что Роммель пытается подражать великому африканскому предшественнику.
Ни для кого не было секретом, что Герлиц, оставаясь неизлечимым бонапартистом, с нескрываемым презрением относился ко всему австрийскому. Причем он даже не пытался объяснить самому себе, откуда, из каких таких корней произрастала эта его ненависть к австрийцам.
Впрочем, кое-какое объяснение все же существовало. Поляки были поляками, французы – французами, их нежелание сливаться с рейхом, с германской нацией было вполне понятным. Но ведь австрийцы одной крови с германцами. Они, собственно, германцы. Так что могло останавливать их на пути слияния с германцами в единой могучей нации?
Вот почему Герлиц считал, что Австрию следовало не воссоединять с Германией, а жесточайшим образом покорить, захватить, самым презреннейшим образом оккупировать. Чтобы навсегда выбить из этих отщепенцев германского рода всякое чувство австрийского национального самосознания.
– Постойте, полковник, а каковым будет кодовое название этой операции? Для депеш, радиосвязи. Я просил вас подумать.
– «Бристольская дева».
– Почему… «Бристольская дева»?
– Романтично и непонятно.
– Но почему именно так?
– Как-то читал книгу о пиратах. Так вот, у них там «Бристольской девой» назывался один из самых быстроходных и хорошо вооруженных кораблей. На котором пираты, уж не помню, то ли увозили свои сокровища на какой-то отдаленный остров, то ли, наоборот, искали на одном из островов припрятанное их предшественниками.
