«Так, может, действительно застрелиться? – спросил он то ли самого себя, то ли лежащий перед ним «вальтер». – И каков в этом смысл? Хочешь, чтобы сволочные медики констатировали, что ты пустил себе пулю в лоб в состоянии сильного опьянения? Как и Наполеон, ты прибыл в Африку, по существу, из Франции. Однако он ушел отсюда хотя и разбитым, но непобежденным. Ушел, чтобы стать императором. А тебя даже переправлять в Германию не станут, а зароют где-нибудь посреди Ливийской пустыни, как труса и предателя. Так стоило ли ради такого бесславного конца проходить такой славный и мужественный путь?»
Он еще какое-то время повертел пистолет в руке, почти физически ощущая потребность поднести его ствол к виску и нажать на спусковой крючок. Поднести и… нажать, пусть даже не досылая патрон в патронник. Проклятая магия оружия, магия смерти!
– И потом, – вслух сказал он себе, все же вкладывая пистолет назад, в кобуру, – что за манера – по любому пустячному поводу стреляться? Если бы тебя с позором сняли с должности и разжаловали до лейтенанта, тогда это еще было бы объяснимо. Но пускать себе пулю в лоб как раз в тот день, когда тебя назначают командовать группой армий, самым крупным в вермахте воинским соединением! До такого исхода еще никто не додумывался!
Они переговаривались полушепотом, однако Альбина Крайдер все же сумела услышать их, ибо акустика здесь была, как в оперном театре.
– Это вы, Фройнштаг?
– Как вы уже могли догадаться…
– Входите! Омовение блудницы завершено! – Альбина стояла напротив двери, совершенно нагая, широко расставив ноги и положив руки на бедра.
Изнеженно-распарившаяся и блаженственно умиротворенная, она готова была представать в таком виде не только перед опекавшей ее эсэсовкой, но и перед самим дьяволом. Мокрые распущенные волосы ее казались бесцветными, лицо невыразительным, грудь заметно увядшей, но тем не менее Альбина все еще оставалась воплощением германской женственности, упорно сопротивлявшейся возрасту и военной неухоженности.
– Как вы уже могли понять, я не одна, – чуть шире приоткрыла дверь Фройнштаг. – Вы немного подзадержались со своим омовением. Не кажется?
Заметив в просвете двери статную фигуру в черном мундире, Крайдер должна была бы метнуться в сторону, подальше от мужских глаз и поближе к одежде. По крайней мере, сам Скорцени представлял себе реакцию Фюрер-Евы – он так и решил называть ее – именно такой. Каковым же было его удивление, когда Альбина даже не сменила позы, разве что инстинктивно – Отто уловил это – втянула в себя предательски отвисающий живот.
