– Какая еще благодарность, полковник?! Кого и за что я должен благодарить? За то, что несколько лет назад они загнали в эти пески более двухсот тысяч своих солдат и бросили их здесь на произвол судьбы?! А теперь всю ответственность хотят переложить на фельдмаршала Роммеля, который погубил всю африканскую группировку войск! За это, по-вашему, я должен благодарить фюрера и Кейтеля?! И вообще, что вы себе позволяете, Верген?! Еще одно слово, и я отправлю вас под Кассерин, командовать ротой прикрытия.
– Прошу прощения, господин фельдмаршал. Я всего лишь исходил из морально-этических норм, из традиций вежливости.
– К черту ваши морально-этические нормы, полковник!
– В таком случае разрешите идти, передавать радиограмму?
– Не разрешаю! – Роммель вновь умолк, однако на сей раз передышка понадобилась ему, чтобы погасить гнев и раздражение. – Так на чем мы там остановились?
– Что вы принимаете на себя командование группой армий «Африка».
– Да, принимаю. С условием, так и пишите, полковник: «С условием», что в ближайшее время мне будет разрешено прибыть в Берлин для личного доклада фюреру о реальном положении наших войск в Африке. Хайль Гитлер! Фельдмаршал Роммель». Одна радиограмма должна пойти в штаб Верховного командования, другая – в ставку фюрера. О реакции Кейтеля и Гитлера сообщать немедленно. Я желаю лично сообщить фюреру, что наше дальнейшее присутствие в Африке уже не имеет никакого смысла. Никакого… смысла!
Полковник ушел, а Роммель еще долго сидел, втупившись взглядом в какую-то точку на настенном ковре, в совершеннейшем бездумье. Он понимал, что вызова в Берлин не получит, не для того фюрер и Кейтель назначали его на новую должность, чтобы тотчас же отзывать в Берлин.
В то же время он не мог не предложить фюреру назначить ему встречу и выслушать доклад. После завершения африканской трагедии Роммель хотел иметь хоть какое-то оправдание. В конце концов он предлагал выслушать его, он готов был прибыть в Берлин с конкретными предложениями. И не его, Роммеля, вина, что Гитлер и Кейтель на это не пошли.
Но если быть откровенным с самим собой, то проблема заключалась не только в вызове на доклад. Роммель чувствовал, насколько он физически и морально истощен, и только он один знал, как часто приходилось ему мучиться приступами то сердца, то печенки или легких. И как мучительно болела его поджелудочная железа. А ведь ему всего лишь пятьдесят два года! Получив в пятидесятилетнем возрасте жезл фельдмаршала, он стал самым молодым фельдмаршалом за всю историю Германии.
