Через три недели поток беженцев иссяк, Париж на две трети обезлюдел. Остались только богатейшие из богатых и беднейшие из бедных, а также те, чьё дезертирство было запрещено законом по профессиональным причинам: работники больниц и финансового и налогового управлений, служащие почты, телеграфа и метро, персонал электротехнических и газовых предприятий, а также пожарные и двадцать тысяч сотрудников полиции.
Так Леон изо дня в день ходил в лабораторию, как будто ничего не случилось, тогда как газеты писали об отступлении в портовый Дюнкирхен, о коллапсе железнодорожного сообщения, о капитуляции бельгийского правительства. Из комиссариата к нему в лабораторию поступала та же работа, что и в мирное время: миндальный торт, пропитанный синильной кислотой, шампанское с крысиным ядом, бледная поганка в ризотто с белыми грибами. Хоть Париж и опустел на две трети, случаев подозрения на отравление, к его удивлению, было не меньше, а даже существенно больше; как казалось, в часы хаоса и массовой паники некоторые отравительницы совершали тот шаг к делу, на которое в стабильные времена у них не хватало отваги.
Но в понедельник, 10 июня 1940 года профессиональная рутина моего деда резко оборвалась. Когда он, как обычно, в восемь пятнадцать появился на работе, набережная Орфевр была черна от служащих Судебной полиции, жандармы в форме, гражданские инспекторы, полицейские химики, судебные медики и конторские работники расстроенно стояли в утреннем солнце маленькими группами, секретничая между собой, или читали газеты в тени козырьков перед входом в здания. Двери были заперты, внутри здания горел свет.
– Что случилось, почему никто не заходит внутрь? – спросил Леон молодого коллегу, которого поверхностно знал по совместному кофе.
– Понятия не имею. Якобы бюро 205 убирают.
– Министерство позора?
– Кажется, да.
– Оно будет закрыто?
– Нет, только архив эвакуируют.
– Всю заграничную картотеку?
– Работы будет нешуточно. Нам тоже придётся помогать.
– Ну помогайте. А у меня в лаборатории полно своей работы.
– Твоей работы сегодня не будет. Чрезвычайный приказ. Все отделы приостанавливают обычную службу и должны помогать.
– Тоже хорошо. По крайней мере, архив не достанется нацистам. Акт человечности.
– Какая там человечность, в задницу! – сказал молодой коллега и швырнул свой окурок в Сену. – Они всего лишь хотят обезопасить свою картотеку, вот и всё.
– От нацистов?
– Они боятся, что немцы нарушат порядок в бюро 205. Тогда как это оказалось не под силу даже французам.
