В углу у окна сидели, тесно прижавшись, Леон и Луиза. Он обнимал её правой рукой за талию, она положила голову ему на плечо и правой рукой держала его левую ладонь. В щели окна дуло холодным воздухом, дым её сигареты горизонтально тянулся к угольной печи.
– Мы до сих пор так и не поговорили, – сказал он.
– Разве тебе хочется говорить?
– Нет, – сказал он. – А тебе?
– Ну, немножко-то мы говорили.
– Но не о том.
– Нет.
– Только про машины.
– И про метро.
– И про Келлога и Фицмориса.
– И про юбки Шанель и дурацкие шляпки колоколом. И про твою консьержку и твои раздавленные клубничные пирожные.
– И про твою инфляцию и твой Банк Франции.
– И про слонов. Как там звучит анекдот со слонами?
– А ты всё ещё читаешь романы Колетт?
– Ах, она тупая корова. Никто никогда не разочаровывал меня так, как она. У меня кончились сигареты.
– А наверху есть?
– Только в машине.
– Я тебе принесу.
– Останься, – сказала она и пожала его руку. – Не уходи от меня. Пока не уходи.
Он привлёк её к себе ещё теснее и поцеловал.
– Я хочу есть, – сказала она. – Давай закажем, пока не закрылась кухня.
– Я возьму бифштекст с картошкой фри, – сказал он.
– Я тоже.
Леон подозвал хозяина и сделал заказ, потом он рассказал историю, чтобы рассмешить Луизу. То была история того клошара, который из года в год, изо дня в день сидел перед музеем Клюни и которому Леон каждое утро по дороге на работу клал в шляпу монетку. От мужчины пахло красным вином, но он в большинстве случаев был чисто выбрит, и было заметно, что он старается держать в чистоте свою поношенную одежду. Они всегда приветливо здоровались и иногда обменивались парой слов, а на прощанье желали друг другу хорошего дня.
Раз в несколько месяцев случалось, что порог музейных ворот ранним утром, когда Леон шёл на работу, пустовал; тогда он тревожно спрашивал себя, не случилось ли чего этой ночью с клошаром. И когда позже днём он опять был на месте, Леон с облегчением махал ему рукой. За все годы он привязался к этому человеку; он беспокоился за него как беспокоился бы за своего двоюродного дядю, который хотя и не очень близкая родня, но всё-таки принадлежит к семье.
Правда, он не знал его имени, да и не хотел знать, и не хотел знать, где тот проводил ночи и есть ли у него родные; но с течением лет у Леона накопились некоторые сведения об этом человеке. Так он знал, что клошар питал слабость к гусиной печени, а зимой у него разыгрывался ревматизм тазобедренных суставов, и что когда-то у него была жена по имени Вирджиния и должность дьячка со служебной квартирой при церкви где-то в пригороде, пока он по своей или по чужой вине не лишился сперва жены или места или квартиры и кряду потерял также и остальные части этой мелкобуржуазной троицы, поскольку они существуют только в комплекте, но никак не поодиночке.
