– Давай-ка посмотрим, я получил сегодняшней почтой новый список мест от Военного министерства. Скажи мне, что ты умеешь?
Как оказалось, судебной полиции на набережной Дез Орфевр в Париже срочно требовался надёжный специалист связи с многолетним опытом работы с азбукой Морзе, начало работы: немедленно. Мэр схватил телефон, и на следующий день в восемь часов семь минут Леон сел на ранний поезд до Парижа.
С того дня прошло десять лет. Леон всё ещё был молодым человеком двадцати восьми лет. Его волосы, может, и не были столь же густыми как раньше, но держался он легко и моложаво, и, спускаясь в метро, он по-прежнему перепрыгивал через две, а то и три ступени, даже если не спешил.
Он положил мелочь в латунную монетницу, взял билет, прошёл через турникет и спустился по лестнице в туннель, облицованный белым кафелем. То был час, когда его жена Ивонна, которая через тридцать три года станет моей бабушкой, готовила ужин, а её первенец, который вырастет в моего дядю Мишеля, играл со своим железным паровозиком в золотой трапеции, брошенной солнцем на паркетный пол в гостиной. Леон представлял, как они обрадуются клубничным пирожным, и таил надежду провести ещё один мирный вечер.
В последние недели мирные часы были редкостью. Почти не проходило вечера без домашней драмы, которая обрушивалась на них без видимой причины, помимо их желания и по ничтожным поводам; а выходные дни превращались в сплошную череду мужественно таимого несчастья, вымученной, фальшивой весёлости и внезапных приступов слёз. Пока поезд подъезжал к станции, Леон вспоминал вчерашнюю драму. Она началась после того, как он уложил малыша в постель и, как обычно, рассказал ему сказку на ночь. Когда он, вернувшись в гостиную, взял из шкафа коробку с деталями тех настенных часов эпохи Наполеона III, ржавое нутро которых он купил на блошином рынке и месяцами пытался запустить, Ивонна ни с того ни с сего назвала его монстром равнодушия и бесчувствия, прямо в тапочках сбежала по лестнице на улицу Дез Эколь да так и стояла там, беспомощно глотая слёзы в вечерних сумерках, пока Леон не выбежал за ней и не отвёл под локоть обратно домой. Он усадил её на диван, накинул ей на плечи одеяло, сунул в печь брикеты, убрал с глаз долой коробку с настенными часами и поставил чай. Потом он, отчасти лукавя, отчасти искренне, извинился за свою невнимательность и спросил, что её так расстроило. И поскольку она не знала ответа, он ушёл на кухню за шоколадом, а она сидела на диване и чувствовала себя ненужной, глупой и мерзкой.
