В сознании общества рождается Лермонтов, чтобы ме-теором выгореть в его плотных слоях. Гоголю – не для кого больше писать: “Моя утрата всех больше. <…> Что труд мой? Что теперь жизнь моя?”
Пушкинская эпоха кончалась еще раньше его гибели. Он ее длил титанически, как мог. С его смертью она кончилась, так, будто она была один человек. В огромной степени это так и было.
Благодаря Пушкину его эпоха для нас и умнее, и осмыс-леннее себя. Она сдвинута на его гений. События ее доходят до нас уже в его оценке и окраске, хотя оценка эта, в свое-то время, была уникальна, или опережающа, или нехарактерна, то есть была современной лишь в своей точности и качестве, но не в присущести ни современности, ни эпохе.
Пушкин вобрал в свой контекст не только Языкова, Вя-земского и Баратынского (поэтов, так или иначе с ним что-то в поэзии “деливших”), но почти что и декабристов с Чаадаевым (всегда имевших к Пушкину свой счет и свою претензию). Лермонтов отделился разве и то после Пушкина… Смирдин и Плетнев, Булгарин и Греч, Бенкендорф и Дубельт, да и сами Александр и Николай – всего лишь спутники с его орбиты. И все эти сестры, кузины, княжны… С чего бы нам знать, что был такой добрый генерал Инзов, в какой другой эпохе знаем мы генерала, с которым имел дело, скажем, даже Лев Толстой? Казалось бы, ближе и понятней нам?
В какой мере вобрал, а в какой создал?.. Читая переписку, чаще всего поражаешься его снисходителыюсти. Сам будучи мальчиком, он разговаривает и со взрослыми, как с детьми. Не обижаясь на их бессмысленные суждения, он старается не задеть их возражением (показательна его переписка с друзьями-литераторами). Его идеалы дружества всегда в работе: он собирает, соединяет круг, как бы круг этот, в свою очередь, не разъединял его с собою… Это одиночество; есть доля разочарования в друзьях по духу Музам и т. п., в не смущенном ничем пристрастии к неписателям Пущину или Нащокину.
И еще, он – щедрее. Пока современники выцеживали и взвешивали свою оценку, боясь передать (особенно в по-следние его годы), это он писал о Баратынском, а не Бара-тынский о нем, это он дал сюжеты Гоголю, это он опубликовал Тютчева (хотя, возможно, и не оценил его в должной мере)… Это даже так, что он своей смертью уступил место Лермонтову, дав и ему взойти на его краткий срок, дав недолго посветить и его сумрачному светилу (два солнца вместе не сверкают…).
И какой бы еще человек выдержал столь пристальное рассмотрение нации на протяжении полутора веков столь бурной и переменчивой отечественной истории?
