– Намечается ли там настоящая драка? – поинтересовался он у Чернышева.
– Еще какая! – невесело хмыкнул тот. – Все кровью умоемся!
– Тогда это дело по мне! – удовлетворенно кивнул Джонс. – Я немедленно отправляюсь туда!
В Петербурге Джонс задерживается на две недели. Ждал инструкций. «Вместо того чтобы ехать на войну, я непрерывно развлекался при дворе и в избранном обществе» – писал он с сожалением в письмах к друзьям.
Неожиданную реакцию вызвал приезд Джонса у проживавших в русской столице англичан. И если английские купцы в знак протеста, как один закрыли все свои лавки, то британские офицеры кричали во всеуслышание, что подчиняться пирату ни за что не станут. Наконец слухи и разговоры дошли и до командующего балтийским флотом Самуила Грейга. Будучи шотландцем, адмирал всегда болезненно относился к английскому высокомерию. Теперь он демонстративно пригласил Джонса к себе на ужин, что вызвало в рядах британских оппозиционеров настоящий шок. Затем, не довольствуясь этим демаршем, Грейг велел собрать у себя старших английских капитанов во главе с Эльфинстоном.
– Немедленно возвращайтесь к своим обязанностям. Офицерам подобает вести себя по-мужски, а не как школярам. Либо честно служите, либо подавайте в отставку, но помните, если об этом узнает императрица, плохо будет всем!
Эти подлинные слова Грейга сохранила для нас история. Однако Екатерина II все же узнала о недовольстве английских офицеров, а узнавши, возмутилась:
– Я проявила к этим нищим столько щедрости, а они позволяют себе осуждать мое отношение к человеку, который является моим гостем!
Английские офицеры вернулись на корабли, а английские купцы открыли свои лавки. На этом инцидент, казалось, был исчерпан, но как впоследствии оказалось только на время…
Джонс об этом писал так: «Их (англичан. – В.Ш.) раздражение… как в самом Петербурге, так и за его пределами, немало меня не заботит».
В тот же вечер, попрощавшись с Сегюром, он выехал на юг, где ждали его новые подвиги и интриги, победы и разочарования.
От Петербурга до Херсона путь не близкий – более полутора тысяч верст. От адмиралтейств-коллегий новоиспеченному контр-адмиралу для удобства езды даден был рессорный тарантас, да бумага, чтоб лошадей на почтовых станциях меняли без задержки. Но на третий день пути Поль отказался от тарантаса и перебрался в седло. «Давай! Гони!» – были первыми русскими словами, которые он выучил в России. Все же путешествие заняло каких-то двенадцать дней.
