Васька гога,
Загнул ногу
Выше печи,
Перепечи!..
Но Васька только головой досадливо отмахивался…
Не ликовал и отец Арон. Страшный, распухший, он уже совсем не вставал со своей грязной постели, не мог даже пить вина и только все мучительно лиховался. В голове его становилось все воздушнее, как говорил он, а в грудях все более и более заливало, и часто в смертной истоме с синих губ его срывалось: «Господи, хошь бы конец!..» Но тотчас же, как его отпускало, он точно спохватывался и этим новым, точно пустым голосом повторял упрямо:
– Несть Бог!..
Других страдания приводят к религии, но его именно мучения его и убеждали более всего в его страшной правде: на что же Бог, если Он, неведомо зачем, такое допускает? И было ему странно: в душе его была злоба, направленная на что-то как бы существующее, ибо на что же направлялась, чем вызывалась эта тупая злоба? Но он упрямо встряхивал своей грязной, вшивой, седой головой и повторял:
– Несть Бог…
XXI. «за здравие великого государя!»
Пестрая, знойная, шумная Астрахань, пахнущая пылью, рыбой и сетями, переживала жуткие дни. Сверху по Волге плыли уже не только зловещие слухи, но часто и распухшие трупы служилых людей, и вороны постоянно кружились теперь над отмелями. Вся жизнь окрашивалась в жуткие, мистические тона, и люди начали видеть, слышать и чувствовать то, чего раньше они не видели, не слышали, не замечали, и во всех этих новых явлениях, часто придуманных, они видели «знамения». То был таким знамением подземный толчок, от которого задрожали хоромы и куры попадали с нашестей, то в церкви Рождества Богородицы слышался какой-то зык колокольный, а чрез несколько дней прохожие подолгу застаивались, слушая какие-то странные шумы в церкви Воздвижения, и лица их были бледны, и в глазах стояла жуть. А там пред рассветом караульные стрельцы видели с городских стен, как небо над городом аки бы растворилось и на город посыпались искры аки бы из печи. Прошел град, и стало так холодно, что все понадевали – в июне – шубы… И все опасались, вздыхали, ахали и, помавая главами, говорили:
– Неложно, вольный свет переменяется… Быть чему-то недоброму!..
И митрополит астраханский Иосиф, толстый седой старец с трясущейся головой – в детстве его ударили по голове буйствовавшие тогда в Астрахани казаки Заруцкого и голова его с тех пор всегда тряслась – и с заплывшими голубыми глазками, все сходился с дружком своим, воеводой Прозоровским, и, истолковывая все эти знамения, предрекал:
