Филот. Верно, пагубная! И горе ее зачинщику!
Аридей. Царевич, царевич, вспомни, что первым обнажил меч твой отец. Я не могу принять твой упрек. Твой отец слишком поторопился, был слишком подозрителен…
Филот. Не спорю, мой отец обнажил меч первым. Но разве пожар возникает лишь тогда, когда яркое пламя уже взмывает из-под крыши? Есть ли на свете человек, достаточно терпеливый, кроткий, невосприимчивый, чтобы не ожесточиться из-за постоянных мелких обид? Подумай — раз уж ты изо всех сил вынуждаешь меня говорить о делах, которые мне не по разуму, — подумай, как надменно, как пренебрежительно ты ответил ему, когда он… Нет, ты не должен принуждать меня, я не хочу говорить об этом! Наша вина и невиновность всегда относительны, мы для всего умеем находить оправдание. Лишь безошибочному взору богов предстаем мы такими, как есть, лишь они властны судить нас. Однако боги — и тебе известно это, царь, — вершат свой суд мечом того, кто отважней. Выслушаем же кровавый приговор судьбы! Почему мы малодушно пытаемся уйти от ее высшего суда к низшему, земному? Неужели наши руки так обессилели, что им на смену придут лукавые языки?
Аридей. Царевич, я слушаю тебя с изумлением…
Филот. Увы! С изумлением можно слушать и женщину.
Аридей. С изумлением, царевич, и не без огорчения! Судьба уготовила тебе венец. Тебе, именно тебе, вверено благоденствие целого народа, могучего и благородного. Какое страшное будущее приоткрывается моему взору! Ты увенчаешь свой народ лаврами и ввергнешь его в пучину бедствий. У тебя будет больше побед, чем счастливых подданных. Благо мне, что дни мои прервутся раньше, чем твои, но горе моему сыну, моему честному сыну! Ты навряд ли позволишь ему хоть на минуту снять панцирь.
Филот. Успокой в себе отца, о царь! Я позволю твоему сыну нечто гораздо, гораздо большее.
Аридей. Гораздо большее? Объяснись.
Филот. Разве я говорю загадками? О, не требуй, царь, от такого юнца, как я, лишь обдуманных и взвешенных слов. Я хотел сказать одно: плод нередко бывает совсем иным, чем обещает цветок. Женственный царевич — так учит меня история — часто становится воинственным царем>{17}. Почему со мной не может случиться обратное? А может быть, я имел в виду, что мне еще предстоит долгий и опасный путь к трону. Кто знает, дадут ли мне боги завершить его? Пусть не даст мне завершить его отец богов и людей, если он провидит, что в будущем я стану расточителем самого дорогого, что он доверил мне, — крови моих подданных!
