— Вот как?
— Что случится, если вы поднесете магнит к компасу? Компас начнет действовать по законам магнетизма. Интеграторы действуют… по какому-то другому принципу. И они невероятно точно выверены — состояние идеального равновесия.
— Вы хотите сказать, они спятили? — спросил Крокетт.
— Это было бы слишком просто, — ответил Форд. — Для безумия характерны изменчивые состояния. Мозги же в интеграторах уравновешены, стабилизированы в неких границах и движутся по неизменным орбитам. Но они восприимчивы — просто обязаны быть такими — к одной вещи. Их сила — их слабость.
— Значит…
— Вам случалось бывать в обществе психически больного человека? спросил Форд. — Уверен, что нет. Это производит заметное воздействие на впечатлительных людей. Разум же интеграторов значительно сильнее подвержен внушению, чем человеческий.
— Вы имеете в виду индуцированное безумие? — спросил Крокетт, и Форд утвердительно кивнул.
— Точнее, индуцированную фазу психической болезни. Интеграторы не могут скопировать схему болезни, они на это не способны. Если взять чистый фонодиск и сыграть какую-нибудь мелодию, она запишется и получится пластинка, много раз повторяющая произведение. Некоторые способности интеграторов представляли собой как бы незаписанные пластинки, их непонятные таланты — производное совершенной настройки мыслящего устройства. Воля машин не играет тут никакой роли. Сверхъестественно чувствительные интеграторы записали психическую модель какого-то мозга и теперь воспроизводят ее. Точнее, модель психики Бронсона.
— То есть, — вставил Крокетт, — машины рехнулись.
— Нет. Безумие связано с сознанием личности, а интеграторы лишь записывают и воспроизводят. Именно потому шестеро операторов покинули станцию.
— Хорошо, — сказал Крокетт. — Я последую их примеру, прежде чем свихнусь. Это довольно… мерзко.
— Как это ощущается?
— Я бы покончил с собой, не требуй это таких усилий, — коротко ответил ирландец.
Форд вынул блокнот для шифрованных записей и повернул ручку.
— У меня здесь история болезни Бронсона. Вы когда-нибудь слышали о типах психических болезней?
— Очень мало. В свое время я знал Бронсона. Порой он бывал исключительно угрюм, но потом вновь становился душой общества.
— Он говорил о самоубийстве?
— При мне — никогда.
Форд кивнул.
— Если бы говорил, никогда бы его не совершил. Его случай — это маниакальная депрессия: глубокая подавленность после периодов оживления. В начальный период развития психиатрии больных делили на параноиков и шизофреников, но такое деление себя не оправдывало. Невозможно провести линию раздела, поскольку эти типы взаимно проникают друг в друга. Ныне мы выделяем маниакальную депрессию и шизофрению. Шизофрению вылечить невозможно, остальные психозы — можно. Вы, мистер Крокетт, маниакально-депрессивный тип, которым легко управлять.
