Наконец это произошло: страсть, не находившая выхода в течение десяти лет, открыто заявила о себе. Люк ждал, что ответит Хлоя. Он смирился с тем, что она значила для него больше, чем хотелось бы им обоим, и вот только что он в этом признался.
– С тех пор как Виржиния умерла, ночные кошмары преследуют меня каждую ночь, – сказала Хлоя, как будто видеть страшные сны для нее было лучше, чем питать к нему какое-то особенное чувство.
– Почему?
Должно быть, история, которая привела ее сюда, была куда более болезненной, чем он предполагал, подумал Люк. Он с трудом удержался, чтобы не сжать руки в кулаки, подумав о том негодяе, который сделал ей ребенка, а потом бросил выживать в одиночку. Хотя потом Люк признался себе, что лучше ему не знать ее истории, раз уж он сам пытался разрушить ее стремление вести добропорядочную жизнь, и что он ничуть не хуже того повесы, который сделал это в первый раз.
– Думаете, только для вас любовь стала катастрофой? – упрекнула его Хлоя.
Но Люк решил прибегнуть к отвлекающему маневру:
– Я полагал, что вы обожали своего безрассудного, опрометчивого мужа и каждую минуту своей жизни горюете, что его нет с вами. Именно так вы мне говорили, когда отвергли мое бесчестное предложение.
– И вы мне поверили?
– Вы были очень убедительны.
– Конечно. Ведь вы сделали мне бесчестное предложение.
– Ну, вы же не ждали, что я предложу вам выйти за меня замуж? – неосторожно бросил он.
Хлоя замерла, и Люк решил, что сейчас она снова ощетинится. Но она просто сказала:
– Нет. – Должно быть, ей было слишком хорошо или она слишком остро нуждалась в человеческом участии, чтобы оттолкнуть его. Вместо этого Хлоя сидела у него на руках и смотрела на огонь. – В тот день, когда родилась Верити, я научилась не ждать от людей слишком многого. У нас не осталось никого, кого бы волновало, что с нами будет.
– Значит, девочка действительно родилась после смерти отца? – деликатно спросил Люк, желая знать все о человеке, который бросил Хлою, но чувствуя, что вторгается в девичьи сны, которые были слишком личными и легко могли обернуться ночными кошмарами.
– Да, у Верити нет никого, кроме меня.
Признание прозвучало слишком печально, и Люку пришлось подавить желание узнать тайну, которую он пытался раскопать с упорством шахтера, добывающего уголь.
– А ваша семья? Они не могли вам помочь?
– Нет, – с болью ответила Хлоя.
Люк чувствовал, что под внешним спокойствием в ней бушевала буря эмоций, которую она так старалась сдержать, словно от этого зависела ее жизнь. Казалось, они так близко подошли к ее тайне, что ему захотелось снять эту тяжесть с ее плеч. Исправить ее жизнь. И хотя Хлоя упорно не желала открыться, Люк отчаянно хотел ее защитить. Из-за этой сложной, противоречивой женщины он сам перестал себя узнавать.
