Английская лаванда | страница 21

– Сладостно, сладостно, сладостно, Пан, стелется трель за рекою!

Остророгий месяц взошел на почерневшее небо. Звезд хоть ладонью загребай, хоть лодочным веслом греби по ночному небу в старинной ладье; стрекот сверчков и лягушачье кваканье раздавалось по округе.

Они не посмеют. Большинство из городского совета против вырубки реликтовых растений, к тому же никому не нужны соседи-шахтеры. По реке все сплошь имения знатных господ корнями въелись в почву за поколения. Никто не посмеет воплотить зло в реальность. А если мерзавцы не отступят с проклятым проектом, пусть просят разрешения в столице, ежели кто-то там соизволит заняться подобными глупостями. Им не уничтожить мой лес. Я подниму на ноги всех, задействую любые источники, использую самые важные связи, даже уговорю Эрншо написать какой-нибудь манифест об этом – недаром же он снова мой друг? – но не отдам тисы и могильные сосны.

Мистер Гардинер лежал в одиночестве на помятых камышах эспланады, на стылом берегу, и благословлял утопление писем из подранного кармана, и восстанавливал сбивчатое дыхание, и шептал, рассеянно глядя в ночное небо:

«Но все полузверь лишь великий бог Пан,

Смеялся за тихой рекою

Над тем, что поэт им из смертных создан;

Богам настоящим жаль: траты труда,

И то, что не будет расти никогда

Расти камышом за рекою[4]».

Первый год в столице Мередит жил у Эрншо. Предполагалось, что юноша будет готовиться к вступительным экзаменам, он и впрямь иногда что-то читал, но по большей части они с К. праздно разваливались на диване с подносом сладкой сдобы и медового чая, сыпали крошки в обивку к вящему недовольству прислуги, оставляли на страницах учебников масляные пятна.

Черным зимним вечером К. готовился сделать фундаментальнейшее заявление (демоны уже осаждали его вовсю), признаться и ждал прихода друга, нетерпеливо ерзая на обитом бархатом скользком стуле, отсчитывая удары часов.

Мередит блудной птицей влетел из мира портвейна и газовых фонарей в домашнюю клетку.

– Что произошло? – изумленно прохрипел Клайв.

Побитый, жалкий и поломанный, друг походил на пирата из бульварного романа, когда вдруг оскалился синякастым лицом и с триумфом объявил:

– Женщины!

– Женщины тебя так уделали? – съязвил младший, инстинктивно предчувствуя, что ближайшие дни домашний мирок будет суетиться вокруг бедолаги, а К. удовольствуется ролью второй скрипки.

Над расквашенной физиономией М., словно нимб, порхали редкие снежинки. Ввалившись в прихожую, он дышал глухо и тяжело, хватался за стены, опирался на спинки кресел, охал, кряхтел, хромал, разве что на части не разваливался на ходу. Конечно, К. следовало помочь ему, раздеть, на плече дотащить в кабинет, усадить поудобнее, но в непонятной злобе и зависти к чужим приключениям он вдруг безумно испугался замарать костюм. Кабинет, светлый и натопленный, не желал ютить уличного драчуна, и его хозяин потрудился лишь предложить носовой платок с витиеватой вышивкой «К.М.Э.», мамочкиным рукоделием, втайне желая, чтобы друг отказался и чистота платка тоже не была нарушена.