– Эти спицы могут быть использованы против вас, – терпеливо объясняет Мэдисон. – Любой острый предмет. Вы не поверите, мэм. Это опасные люди. Ваша сумка будет здесь в целости и сохранности. Заберете ее на обратном пути.
– Хорошо, – говорит Анна-Мария. – Только не трогайте пряжу.
Они улыбаются ее словам или, может быть, улыбаются ей самой. Вполне очевидно, она им нравится. Почему бы и нет? – думает Феликс. Несмотря на ее резкий тон, она для них – лучик света в потемках. Хоть какое-то разнообразие в череде монотонных будней.
Феликс ведет ее по коридору, объясняя назначение пустых помещений.
– Мы их используем для постановки. Плюс еще две демонстрационные камеры. Это у нас съемочные павильоны. Гримерные, комнаты для репетиций, – говорит он.
– Хорошо, – отвечает она. – Мне нужна комната для репетиций. Для танцевальных номеров.
Актеры уже сидят в классе. Феликс представляет им Анну-Марию. Она сняла пальто еще в коридоре: одета скромно, консервативно. Белая блузка, черные брюки, черная вязаная кофта. Светлые волосы собраны в пучок на затылке; в каждом ухе – по одной сережке. Она уклончиво улыбается в направлении дальней стены и садится за парту в первом ряду, на которую ей указал Феликс. Прямая спина, голова чуть приподнята, плечи расправлены. Осанка профессиональной танцовщицы.
– Мисс Гринленд пока просто посидит на занятии, – говорит Феликс. – Познакомится с вами. Она присоединится к нам позже, когда мы начнем репетировать.
Мертвая тишина. Мужчины, сидящие с обеих сторон, стараются не таращиться на нее слишком явно: их глаза скошены вбок. Сидящие сзади смотрят как завороженные, хотя им видна только ее спина. Будь начеку, говорит себе Феликс. Присматривай за ней. Не думай, что ты их знаешь. Вспомни себя в этом возрасте. Сейчас ты уже затухающий уголек, но ты не всегда был таким.
– Переходим к распределению ролей, – говорит он как ни в чем не бывало. Как будто это обычный урок. – Я режиссер, и последнее слово за мной. Может быть, вы получите не те роли, какие хотите, но такова жизнь. Никаких возражений не принимается. Никакого давления, никаких уговоров. Театр не республика. Это монархия.
– Кажется, вы говорили, что мы команда, – угрюмо произносит ЗакраЛось.
– Да, вы команда, – говорит Феликс. – Но я режиссер, а режиссер – царь и бог. Мое решение окончательное и обжалованию не подлежит. Опытные актеры об этом знают, да?
Ветераны молча кивают.
Феликс раздает списки действующих лиц и исполнителей.
