— Надо же! С чего бы это?
— Из-за Бомбы.
— Да ну ее к черту в пекло, эту бомбу. Чихать нам на нее.
— Слышите, мистер Эккерли, что говорит Фред? Бомбу к черту в пекло.
— Едва ли таким способом мы сможем хоть сколько-нибудь помочь делу, — возражает мистер Эккерли. — Неужели вам не понятно? Наши дни сочтены.
— Ладно. Двум смертям не бывать, — говорит Фред.
— Верно-верно, — подхватывает Пальчик с легким смешком. Постепенно она тоже достигает высшей стадии веселья и начинает смеяться в голос, закатываясь и подвизгивая. Потом она спрашивает, не сыграет ли им Фред что-нибудь на своем геликоне, как в прошлом году.
— Ну пожалуйста, Фред!
— Это можно, только вот еще чуток бы глотку промочить, — отвечает он и в свою очередь разражается коротким арпеджио хриплого смеха.
— Правильно, давайте все промочим глотку, — говорит Картошка. — Мистер Эккерли, еще капельку стронция-девяносто?
Картошка, Пальчик и Фред дружно покатываются со смеху, но мистеру Эккерли упоминание стронция-девяносто в такой обстановке, когда это звучало бы смешно, если бы не было трагично, представляется ужасным, возмутительным кощунством. Он не в силах больше ни пить, ни спорить. Вино вызывает у него тошноту, холод от двери бежит по спине, точно омерзительный паук на длинных ножках.
Фред не знает толком, что это за стронции-девяносто, он с жадным предвкушением смотрит, как Пальчик наливает ему виски, а потом, поспешно выпив, спрашивает: какую они хотят? Песню, он имеет в виду.
— «Ближе к тебе, Господь!», да, мистер Эккерли?
— Ради Бога, прошу вас, пожалуйста, не шутите такими вещами!
— Сыграй ту, что в прошлом году, — просит Пальчик. — Ты говорил, она твоя любимая.
— Так ведь это не рождественская.
— Ну и что. Все равно она мне нравится. От нее так радостно на душе.
— Какая это? «Глиняный кувшинчик»? — спрашивает Картошка. — Да-да, помню.
Играть «Глиняный кувшинчик», когда над вами нависла тень Бомбы, это, по мнению мистера Эккерли, даже еще кощунственнее, чем, сидя в бывшем бомбоубежище, болтать о стронции-девяносто. Каково же ему, когда Картошка и Пальчик начинают подпевать надсадному реву геликона, а потом и вовсе, взявшись за руки, пускаются в пляс?
Жил я со своею женушкой-женой
В собственном домишке под горой.
Жена любила джин, а мне так дайте рому,
Мир и веселие нашему дому!
Ха-ха-ха! Ты всегда со мной,
Глиняный кувшинчик, мой дорогой! —
поют они. Внезапно Картошка громко кричит:
— Всем, всем счастливого Рождества! Не страшны нам вражьи силы! И к черту в пекло Бомбу!
