Я оставляю в стороне письма без подписи, которые посылались и актёрам и мне и которые обыкновенно называются анонимными; видимо, судя по их резкости, корреспонденты, мало что смыслящие в критике, не вполне отдают себе отчёт в том, что скверная пьеса — это ещё не скверный поступок и что брань, допустимая по отношению к плохому человеку, всегда неуместна по отношению к плохому писателю. Перейдём к другим.
Знатоки находили, что я сделал ошибку, заставив севильского шутника критиковать в Севилье французские обычаи, меж тем как правдоподобие требовало, дескать, чтобы он держался испанских нравов. Это верно, я и сам был того же мнения и для большего правдоподобия вначале собирался написать и поставить пьесу на испанском языке, но один человек со вкусом в разговоре со мной заметил, что тогда она, пожалуй, утратит для парижской публики некоторую долю своей весёлости, — именно этот довод и заставил меня написать её по-французски. Таким образом, я, как видите, многим пожертвовал ради веселья, но так и не мог развеселить буйонскую газету.
Другой театрал, выбрав момент, когда в фойе было много народа, самым серьёзным тоном бросил мне упрёк в том, что моя пьеса напоминает Во всём всё равно не разберёшься[18]. «Напоминает, сударь? Я утверждаю, что моя пьеса и есть Во всём всё равно не разберёшься». — «Как так?» — «Да ведь в моей пьесе так до сих пор и не разобрались». Театрал осёкся, а все кругом засмеялись, главным образом, потому, что тот, кто упрекал мою пьесу в сходстве с пьесой Во всём всё равно не разберёшься, сам положительно ни в чём не разбирался.
Несколько дней спустя (это уже серьёзнее) в доме у одной больной дамы некий представительный господин, весь в чёрном, с пышной причёской, опираясь на палку с изогнутой ручкой, чуть дотрагивался до запястья дамы и в вежливой форме высказывал сомнения в справедливости моих сатирических замечаний по поводу врачей. «А у вас, сударь, есть друзья среди докторов? — спросил я. — Мне было бы чрезвычайно неприятно, если бы мои шалости…» — «Не в этом дело, сейчас видно, что вы меня не знаете. Я человек беспристрастный, в данном случае я имею в виду всю корпорацию в целом». По его словам очень трудно было догадаться, кто бы это мог быть! «Знаете, сударь, — возразил я, — в шутках не то важно, соответствуют ли они истине, а хороши они или нет». — «А если мы с этой стороны взглянем на вашу пьесу, то много ли вы выиграете?» — «Браво, доктор! — воскликнула дама. — Этакое чудовище! Чего доброго, он ещё и нас, женщин, очернил! Давайте заключим против него единый союз».
