— Вот чудак! Я тебе как другу советую — Не — Ну и не надо. — Яшка отошёл и уже в следующую минуту позабыл о Чижике.
Снова на его плечах лежала мёртвая непосильная тяжесть, снова болезненно ныли кости, и он мог думать только об этой тупой боли. Временами он боялся, что не совладает с собой.
К счастью, кто-то догадался развести костёр. Огонь загородили от ветра с трёх сторон листами фанеры и жести. Стало легче, можно было отогреть руки, благо солярки хватало и её никто не жалел.
Зато стоило отойти на два шага от костра, как опять пробирал мороз и снежная мгла подступала со всех сторон, забираясь под ватник и в сапоги, И опять впереди были только огромные и неуклюжие — в метель всё кажется огромным — тракторы и автомашины, которые во что бы то ни стало надо доставить в МТС. А это значило, что надо пройти ещё пятнадцать километров. Не бросить же, в самом деле, машины в степи.
Теперь у Яшки было одно желание. Хотелось поскорее покончить с этим делом и завалиться спать. Лечь на койку, укрыться одеялом, вытянуться во всю длину Эта навязчивая мысль не давала ему покоя. Он представлял себе, как стягивает сапоги, как снимает гимнастёрку и касается головой подушки. Впрочем, гимнастёрку можно не снимать И тогда У него сами собой закрывались глаза.
Однако он стряхивал с себя дурманящий сон и машинально повторял:
— Раз, два Взяли!.. Навались, братки!..
Буран кончился почти так же неожиданно, как и начался. По земле, извиваясь, пробежали последние снежные дымки. Пушистой стаей поднялись облака. Мало-помалу ветер стих, и вся степь остро засияла под солнцем.
Но ребята этого не видели. Так и не успев раздеться, они спали тяжёлым сном. В бараке пахло портянками, валенками и овчиной. Было воскресенье, но никто не поднялся даже к завтраку, Яшку, однако, разбудил Глеб Боярков. Довольный собой, отоспавшийся, Боярков наклонился над Яшкой и, тормоша его за плечо, приговаривал:
— Вставай, будет тебе Тут из газеты приехали, слышишь?..
— А ну их — выразительно промычал Яшка и повернулся на другой бок.
— Фотографировать будут, слышишь? — Глеб не унимался. — Сам директор велел тебя разбудить — Барамбаев? Что ж ты сразу не сказал? — Яшка приподнялся на локте. — Передай директору, что я прибуду в полном параде. Свеженький, как огурчик Он протёр кулаками глаза. Затем вскочил и, подставив голову под сосок рукомойника, из которого, обжигая, тонкой струйкой бежала ледяная вода, несколько минут блаженствовал. Обмылок выскользнул у него из рук, но Яшка даже не заметил этого. Только переодевшись он осмотрел себя со всех сторон и, видимо, остался доволен осмотром. Это было видно уже по тому, что он прошёл мимо спящего Чижика, насвистывая какой-то мотив.
