— Можно?
Яшка вошёл в кабинет директора, который был сверху донизу увешан выцветшими диаграммами и почётными грамотами в деревянных рамочках. Под ними в кресле, положив тяжёлые руки на стол, восседал Барамбаев. Директор беседовал с двумя какими-то неизвестными Яшке людьми, сидевшими напротив. Один из них был в треухе, в ватной телогрейке и в высоких валенках, разрезанных сзади под коленями, и Яшка отвернулся от него ко второму собеседнику директора, в котором журналист угадывался уже за версту. Это был подвижный черноглазый толстяк в роскошном свитере с оленями и в кожаной курточке.
— Вот товарищ Буланчик, Яков Ефимович, — произнёс Барамбаев, кивая на Яшку.
— Тот самый Буланчик? — Толстяк подался вперёд.
О чём это он? Яшка, который знал, что с корреспондентами надо держать ухо востро, на всякий случай ответил:
— По всей вероятности У меня здесь однофамильцев нету.
— Вы в этом не совсем уверены? — Толстяк поднял брови.
— Отчего же?.. Я Буланчик, — уже твёрдо сказал Яшка. — А что, разве плохо звучит?
— Звучит ничего, — Толстяк в кожаной курточке рассмеялся.
Он был смешлив, любил весёлых людей и, вытащив записную книжку, стал с профессиональной лёгкостью расспрашивать Яшку, откуда он прибыл, кем работает, как живёт — Как живу? — Яшка, польщённый вниманием толстяка, улыбнулся: — Как говорится, лучше всех и хуже некоторых Он охотно, с какой-то небрежностью — мол, и не такое бывало! — рассказал толстяку о том, как разгружали платформы в буран. Потом великодушно разрешил себя сфотографировать. Что ж, он не против того, чтобы его портрет появился в газете. Хотите в анфас? Пожалуйста. В профиль? Будьте любезны. Разве он не понимает, что это нужно, так сказать, для истории? Ну да, он действительно личным примером увлёк ребят за собой Яшка говорил не умолкая. И если какой-нибудь час назад ему бы даже в голову не пришло кичиться и задирать нос, то теперь, глядя на себя как бы со стороны восторженными глазами корреспондента, он с каждой минутой всё больше проникался убеждением, что действительно совершил чуть ли не геройский поступок. Он был тщеславен. Ему льстило, что его слушают со вниманием. И какие люди! Газетчики, которые столько повидали на своём веку, что их трудно чем-либо удивить.
Но больше всего Яшку радовало, что его фотография появится в газете. Ведь эту газету увидит Надя!..
— Готово!.. — Толстяк в последний раз щёлкнул затвором.
Яшка, который затаив дыхание почти минуту сидел с каменным лицом, вздохнул с облегчением и улыбнулся.
