– Ага! – громко сказал Вылузгин и даже потер руку об руку. – Значит, государь царевич здесь лежи и помирай, а нам всем дела нет, так, что ли?!
– Нет, конечно, – сказал Осип, а сам еще сильнее побледнел. – Разве же такое можно?!
– А зачем тогда бежал? – спросил Вылузгин.
– Так это я только вначале побежал, – сказала Осип, – а после сразу вернулся. А мне говорят: а чего ты вернулся? Государь лежит убитый!
– Какой тебе еще государь! – громко воскликнул Клешнин.
– Государь царевич, – сказал Осип.
– Убитый? – спросил Вылузгин. – Ты почему сказал: убитый?!
– Обмолвился! – испуганно воскликнул Осип. – Руби голову, боярин, обмолвился! Никакой крамолы не держал! Да ты бы только видел, что здесь творилось! Крик, гам, колокола гремят!
– Кто велел бить в колокола? – сразу же спросил Клешнин.
– Не ведаю, – ответил Осип уже почти спокойным голосом, потому что, подумал Маркел, он уже устал бояться, теперь от него нужно отстать и взять в гужи другого, свежего, а этот пусть стоит и радуется, что от него отстали, а ты ему тут вдруг…
Но Вылузгин решил иначе и опять спросил:
– Кто? – И сразу же добавил: – Почему молчишь? Язык короткий? Сейчас удлиним! – и обернулся, и позвал: – Ефрем!
Сзади стола расступились, и вышел Ефрем. Он был в красной атласной рубахе, говорили, что ее ему еще покойный государь Иван за верную службу пожаловал. Так это было или нет, Маркел наверняка не знал. Но все равно рубаха была славная, Осип ее как увидел, так даже зажмурился. Но Вылузгин сразу прикрикнул:
– В глаза смотри, в глаза! – И Осип опять разжмурился.
А Ефрем вышел на середину и осмотрелся безо всякой грозности, а разве что только постукивая обухом кнута по голенищу, но народу и того хватило – и все еще шире расступились. Ефрем стоял и помалкивал, и по сторонам поглядывал, и даже будто бы кое-кому подмигивал. Но никто ему не отвечал, конечно! И все молчали. Вылузгин подумал и сказал, чтобы привели Семейку Юдина. Юдин почти сразу вышел из толпы. Ему велели подойти к кресту, он подошел, поцеловал его и побожился.
– Рассказывай! – велел Клешнин.
Семейка Юдин стал рассказывать, что он, как он это назвал, в те поры был наверху, в трапезной, стоял у поставца, но яств еще не приносили, да и царевич еще не вернулся, и государыня сидела там же, где и он стоял, на лавке, и попрекала свою боярыню Настасью Голощекую за нерадивость, и было уже время садиться, а государь царевич всё не шел и не шел, а ходил возле стены под яблоней и играл с жильцами, то есть это ребятишками, в тычку, ножом через черту метал, как вдруг напала на него падучая, и он упал, и стало его бить, трясти, а ребятишки напугались и побежали кто куда, а Петрушка побежал к крыльцу и стал кричать, и вот тут все это подхватили и побежали туда, где он лежал, и так и он, Семейка, побежал.
