— О, вполне! Случай свел меня с ним в Венеции. Он когда-то служил у наших родителей и помнит меня и Лючию еще детьми. Он очень нас любил и рад случаю помочь мне и насолить Луиджи.
— Знаете ли вы, что я, повинуясь вам, ставлю на карту свою докторскую честь? Если откроется это преступление, врачи всего света предадут меня анафеме.
— Никто не узнает о нем. А впрочем, я ведь знаю, что вы не дорожите практикой, — ваше богатство делает вас вполне независимым.
Из последних слов Елены Леблан понял, что она хорошо осведомлена о нем.
Но как, откуда? Каким путем? Ведь она сама всего несколько дней в Венеции!
Голос Елены прервал его размышления.
— Мы у цели, — сказала она.
Гондола подплывала к дворцу Черваторе.
Восемь больших полукруглых окон выходили на канал.
— Вон к тому окну, Джузеппе, — прошептала Елена гондольеру.
Гондольер причалил к указанному окну.
Елена достала из-под домино небольшой сверток, нажала какую-то пружину, и веревочная лестница змеей взвилась вверх. Миг — и крюк ее прочно зацепился за карниз окна.
— Скорее, Джузеппе! теперь твой черед, — скомандовала она старику.
В одну минуту Джузеппе был наверху.
Быстро очертил он алмазом небольшой квадрат на стекле и прижал к нему намазанную смолой бумагу. Едва слышный треск — и в окне образовалось отверстие, в которое легко можно было просунуть руку.
Бросив стекло в воду, Джузеппе осторожно отодвинул задвижку, открыл окно и опустился в гондолу.
— Арман, за мной! — прошептала Елена, быстро взбираясь по лестнице.
Перешагнув вслед за Еленой через подоконник, доктор очутился в сводчатом старинном покое, освещенном красной лампадой.
Большую часть комнаты занимала огромная кровать под роскошным балдахином.
В комнате царила глубокая тишина. Ведь здесь лежала покойница.
— Скорее, доктор, каждая минута нам дорога! — проговорила Елена, нежно прижимаясь к нему. — И помните, какая награда ждет вас… За дело!
Красавица раздвинула осторожно занавес балдахина, и Леблан едва не вскрикнул от изумления и восхищения.
На постели лежала молодая женщина поразительной красоты. Она, правда, была не так величественна, как Елена, но красоты такой доктор не встречал.
Невиннейшее в мире лицо обрамляли каштановые локоны. Длинные ресницы бросали легкую тень на ее нежные щеки.
Желтое шелковое одеяло покрывало тело только до половины. Сквозь кружева рубахи просвечивало белое, как мрамор, тело.
Но не только красота покойницы приковала взоры доктора.
Его поразило еще то обстоятельство, что на щеках Лю-чии играл нежный румянец, губы не были синеваты, как у мертвецов, они напоминали только что распустившуюся розу…
