Еврейские судьбы: Двенадцать портретов на фоне еврейской иммиграции во Фрайбург | страница 72
Мама, Бася Шмулевна Этлис, родилась в 1901 году в Молдавии, в Бендерах, где ее отец, а его дед, был виноделом. Окoнчив там гимназию, Бася поступила в Бухарестский медицинский университет, на фармакологический факультет, и после его окончания всю жизнь проработала в аптеках.
Эмиль, единственный сын, никогда не видел своего отца, разве что на фотографии. Мать о нем никогда и ничего не рассказывала, а он не расспрашивал. Вернее, пробовал, но мама тут же замыкалась и ни на какие рассказы и разговоры не шла.
В 1940 году, когда Молдавия снова стала российской, то есть советской, многие евреи туда переехали. Так и Эмиль с матерью оказались в Кишиневе, где мама работала в аптеке в Костюженах, на окраине города: там был целый больничный городок…
Эмиль и не заметил, как и когда румынский язык в мозгу как-то самоотключился, – и он и мама как-то резко перешли на русский. 22 июня началась война, от границы до Кишинева близко, больница на отшибе – короче, когда мама с сыном собрали чемодан и корзинку с едой и решили бежать, было уже поздно. В поезд они пролезли, но далеко не уехали. Немцы перерезали дорогу и остановили поезд: всех вывели, построили и разбили на какие-то группы. Одну группу тут же, у всех на глазах, расстреляли: селекция? евреи? Никто так и не понял, обезумев от страха!
В поезде остались и чемодан, и корзина, и документы. Куда-то их долго вели, куда-то подвозили, но в конце концов колонна пришла на север Молдавии, в город Рыбницу. Там собрали уже много евреев и организовали гетто. Большинство – женщины и дети, мужчин почти не было, а если и были – то старики или калеки.
Эмиль Этлис (1946) / Emil Etlis (1946)
Окна в бараке были почему-то очень высоко (или это так казалось мальчишке 4,5 лет?). Стены обмазаны глиной, можно ее хоть ногтем царапать. Спал Эмиль вместе с мамой на одной кушетке. Днем взрослых куда-то увозили, на какие-то работы – маму, естественно, тоже. А дети оставались в бараке, без еды и присмотра. Однажды мальчишки уселись вдоль пыльной дороги и даже не заметили, как к ним подбежал какой-то солдат с палкой и давай всех ею дубасить. Когда мама вечером вернулась, то сама чуть в обморок не упала, но как медик поставила окровавленному сыну диагноз: сотрясение мозга. Лекарств нет, ничего нет, она как-то промыла рану и перевязала голову платком. Зажило, но шрам на макушке остался. И уже после войны один психиатр предупредил: могут быть трудности со сном, с давлением, с памятью.
