Солдат тот был скорее всего немецкий. Румынские хоть и мародерствовали, и обижали, но все же были погуманнее: бить так не стали бы.
Всю войну Эмилю отчаянно хотелось есть. И еще ему казалось, что, как только он возвратится в Кишинёв, там будет много-много хлеба и можно будет от пуза наесться. Часто хлеб снился ему по ночам, а иногда и сейчас еще снится.
Так эвакуация или все-таки гетто?
В реальности Рыбницкое гетто освободили в 44-м году, весной. Кишинёв же еще был под немцем, но в начале сентября освободили и его. Чуть ли не месяц добирались из Рыбницы в Кишинёв – целиком разрушенный город. Жили в каком-то подвале, но зацепиться в руинах было не за что. Потом вернулись в Костюжены, и маму сразу приняли в ту же больницу, отправили опять в ту же аптеку и поселили опять в ту же самую квартиру, где раньше жили! Так вот в этих Костюженах она и прожила – до своей смерти в 1984 году.
Когда гетто освободили, то какой-то офицер маме строго-настрого присоветовал никогда никому нигде не говорить, что они с сыном были под немцем и тем более про гетто. Поэтому она сначала говорила и писала, что были в эвакуации на Урале. Как-то услышала, что в основном евреи были где-то в Ташкенте, после чего так и стала говорить: были в Ташкенте. А когда понадобилась справка об эвакуации, то на запрос в главный Красный Крест в Москве пришел ответ, что документов о пребывании в эвакуации не обнаружено. Ну… понятно.
Но однажды на улице маму узнал товарищ по гетто: и тогда Эмиль вспомнил, что было с ним на самом деле. Намыкался еще потом с подтверждением правды!
Эмиль прожил в Костюженах – до армии. В октябре 1956 года призвали, служил в Крыму, в Керчи, в Школе младших авиационных специалистов. И там ему здорово повезло: старший лейтенант, преподаватель по авиационной радионавигационной аппаратуре и полковой радиоинженер настолько интересно рассказывали о приборах, что на всю жизнь заразили его интересом и даже любовью к радиоэлектронике.
Вернувшись из армии в конце ноября 1958 года, Эмиль уже через месяц женился. Весной послал документы во Львовский Политех, на радиотехнический факультет. И, несмотря на осечку с письменной математикой (из-за незнания украинского языка он неправильно понял задание) – его, вчерашнего красноармейца, приняли!
В армии Эмиль с евреями, кстати, почти не встречался, а в институте отношение к ним было просто нормальным. Учился он хорошо, всегда получал повышенную стипендию – диплом с отличием. Как-то на третьем курсе по радио он услышал, что в Кишинёве открылся радиозавод «Сигнал» и что он выпустил первую партию каких-то магнитофонов. Мелькнула мысль: «А не пойти ли туда на инженерную практику?» Приехав на каникулы, Эмиль пошёл на завод и нашел директора. Оказалось, что директор и сам выпускник Львовского Политеха: практика для себя самого и для двух ещё ребят была оформлена. А после практики – распределение на «Сигнал», где Эмиль и проработал до 1992 года – года его закрытия.
