К ней стояли в очередь, но утихали лишь на минуту, от безвыходности пользовали других, подруга постепенно стала подвывать, махала руками, пытаясь взлететь, а когда, израсходовавшись, от нее отворачивались, она ловила ближнего, даже если он был занят, в ней выросла дикая сила, обрушивавшаяся на того, кто попадался, и жертва теряла лик божий и становилась орудием, потом подругу одновременно изнасиловали все, кто там был, и она, сладостно всех исцарапав, наконец-то отключилась от напрасно дарованного сознания и выпала в том слое, где поминутно размножались простым делением и потому, надо полагать, пребывали в постоянном кайфе миллионы лет.
Загул получился недельный. А еще через неделю подруга примчалась к Лушке и заорала, что беременна и родит богатыря.
— Да? — нисколько не обрадовалась Лушка. — А папа кто?
— Все сразу — в том-то и дело! — блаженствовала подруга. — Чудо же что такое будет!
— Идиотка, — сказала Лушка, — дебилка стопроцентная! Родишь пятиголовое, а кормить чем? Думаешь, все пятеро на алименты разбегутся?
— А фиг ли мне в этих алиментах! — отмахнулась от подлого заземления подруга и вдруг грохнулась Лушке в ноги, стала целовать ей лодыжки. — Спасибочки, ой, спасибочки… А то бы я всю жизнь сиротой… — И опять отключилась прямо на полу.
Лушка длинно выругалась и ливанула на редковолосый затылок из кастрюли, потому что из чайника было длинно.
— Пошла к черту! — заявила она, когда подруга оклемалась и опять восторженно уставилась на нее. — У меня сегодня единоличное свидание, давай отчаливай!
— Ага, ага, — заторопилась подруга, — святое дело, ага… А если тебе не поглянется, пусть ко мне — подстрахуюсь на всякий случай.
Свидания не было, но от подруги ее стошнило. Хлесткий загул никак не помог.
— Зараза упрямая! — обругала она свой живот. — Вцепился как клещ!
С таким же упорством, с каким высиживала когда-то в спортивном зале согласие Мастера, Лушка пыталась теперь избавиться от наследника балтийских пляжей, вилл и «Бьюик-Кабриолетов». Она испытывала на себе все способы, о которых могла узнать: пила водку, заваривала спорынью, парилась в кипятке дома и при ста пятидесяти в сауне, загнав для этой цели какой-то дуре юбчонку и свитерок, купленные всего полгода назад прямо на острове Кюсю; скупала всевозможные таблетки и глотала их десятками, нюхала бензин, нафталин и прочую дрянь, накладывала на живот куриный помет, держала ноги в холодильнике, мазалась то горчицей, то медом, а время шло, она бессмысленно взирала на затуманившийся мир расширенными зрачками и уже не совсем понимала, зачем рыщет по знакомым и к чему глотать очередную отраву. И наконец, в один из вечеров, выпив от непрекращающейся жажды два литра воды из-под крана, с недоумением ощутила вскинувшуюся снизу боль. Боль заполнила живот, перекрыла дыхание и спустилась в ноги. Боль нагнетала в тело чудовищное давление. Мир выворачивался наизнанку и пытался ворваться в Лушку, а в ней уже не было места. На непонимающих ногах она добралась до коридора, последним усилием распахнула дверь и закричала.
