Нечто похожее происходило нынче. Противоречивые чувства овладели им, вступили в борьбу друг с другом: тягостное ощущение вины, что не оправдывает он надежд своего покровителя, желание спасти друга, стыд за собственную нерешительность и требования служебного долга…
Преодолевая неуверенность, продолжил письмо.
«Не знаю причин, побуждающих господина капитан-командора Беринга оставаться в Якутске, но смею доложить вашему высокоблагородию, что отсутствие высшего начальства в Охотском порту не споспешествует скорейшему решению экспедицией задач, изложенных в указе Ея Императорского Величества. Более того, нерадением об интересах государства рассейского подобное промедление представляется», – старательно вывел он и снова испугался собственных выводов: кто он такой, чтобы действия высокородного капитан-командора сомнению подвергать?
Однако поразмыслив и не найдя в своих словах ничего предосудительного, Дементьев снова заскрипел пером: «Паче того, господин Беринг имеет неограниченное снисхождение к своим служителям и излишнюю доверчивость к помощникам, коие про меж собою мирно не живут…»
Написав этот абзац, снова задумался и вымарал его. Набело переписав написанное, в конце решительно начертал: «Ныне же, мой высокоблагородный господин и покровитель, обращаюсь к вашей милости с нижайшей просьбой…»
На сем месте споткнулся окончательно, не зная, как подступиться к изложению прошения о снисхождении к Гвоздеву.
Отложив перо и подперев подбородок ладонью, он уставился на пестрядинную занавеску, отделяющей его угол в казарме от остального помещения. Взглядом зацепился за муху, ползущую по занавеске, и долго, не отрываясь, следил за нею. Полусонная муха предчувствовала скорую осень. Еле-еле перебирая лапками, двигалась она по грубой ткани медленно, как экспедиционный обоз по бездорожью. Это сравнение живо напомнило Дементьеву собственные скитания с обозом по сибирскому захолустью, опасную встречу с гулящими людьми, из которой чудом выбрался живым. Выбрался благодаря Фильке…
«Где этот оболтус?» – незлобиво подумал он.
Будто отвечая на хозяйский вопрос, из-за занавески донеслось Филькино бормотание. Дементьев прислушался.
Филька негромко и заунывно выводил одну из своих бесчисленных песенок-прибауток:
Как у нас бы-ыло на улицы-ы
У на-ас на ши-ыро-о-окой:
Кра-а-асны девки разы-ыгра-а-алися,
Ма-аладушки распляса-а-алися…
Дементьев встал из-за стола, тихо ступая по грубым половицам штопаными чулками, подошел к занавеске и приоткрыл её.
