Вяземская Голгофа | страница 109
– Князь Долгоруков Михаил Михайлович. Родился в 1981 году в Санкт-Петербурге, русский, из княжеской семьи, беспартийный, окончил Императорское училище правоведения, служил в царской армии…
– Довольно! Ты назвался настоящим именем, потому что уверен – мне отсюда не выйти. Так? Или немцам меня задумал сдать?
Вовка рассмеялся.
– На что ты немцам? У них в лагере под Вязьмой таких, как ты, сотни тысяч. Мрут, кормить-то нечем. Немецкая дисциплинированность пала под ударами русской безалаберности. Но ничего! Эта земля сожрет и их, и нас. Все в неё ляжем. И враги, и друзья.
– Ты хотел воспользоваться мною. И воспользовался.
– Я хотел немного счастья напоследок.
– Ты плохо поступил. Опоил меня! Так?
– На этих болотах много всякого. Можно жизнь прожить, и хорошо прожить, наружу не выходя. Ты же видишь, я всё умею. Могу рыбу удить, могу охотничать.
– Зачем ты сделал это со мной?
– Разве я поступил хуже, чем твой Тимофей?
– Мне надо к нему! Проведи меня через болота!
– Послушай! – его объятие оказалось крепким.
От его белья пахло ядреной махрой и ещё чем-то знакомым, ставшим привычным, родным.
– Ты поступил со мной очень плохо! – Ксения безуспешно боролась с жалостью к себе. По щекам её потоками струились слезы, и рубашка на груди Вовки быстро намокла.
– Эдак я простыну… – Его слова потонули в грохоте недальнего разрыва.
Они отпрянули друг от друга, будто любовники, застигнутые врасплох ревнивым мужем.
– Вот она, добралась и до нас. – Вовка торопился, бегал по двору, собирая нехитрый свой скарб.
Маленький топорик, которым Ксения щипала лучину, точило, зачем-то железную цепь. Он заскочил в избу. Дощатая дверь громко хлопнула и едва не развалилась. Ксения кинулась следом. За её спиной слышались разрывы и трескотня очередей. Вовка торопливо собирался.
– Это палят танки, – бросил он Ксении, – красные. Немцы в болото не полезут. Все передохнут тут. Все!
– Ты уйдешь. Меня оставишь здесь? Ты опять плохо поступаешь со мной.
– Поступки не важны. Важны намерения. Чистые намерения оставляют душу чистой. А поступки людишки истолкуют, как захотят. На то они и людишки.
– Тебя убьют, я сгину на этих болотах, не исполнив своей миссии! Что будет с мамой?
– Я много лет прожил на этих болотах и выжил. Как видишь, меня не убили свои. Не убьют и немцы. И ты выживешь.
– Не уходи! – голос её сорвался на крик, но за грохотом новых разрывов его было не расслышать.
А Вовка уже и обулся, и перепоясался своим сыромятным ремнем.