— Значит, говорят, что… я даю управлять собою.
— Так точно, государь.
— Ну, хорошо же, я покажу, как мною управляют! — Гневно приблизился Павел к столу и хотел писать, но Кутайсов бросился к его ногам и умолял на время сдержать себя.
На следующий день государь посетил бал, где молодая Лопухина неотлучно следовала за ним и не спускала с него глаз. Он обратился к какому-то господину, который как бы случайно очутился поблизости от него, но принадлежал к той партии. Господин этот с улыбкою заметил:
— Она, ваше величество, из-за вас голову потеряла.
Павел рассмеялся и возразил, что она еще дитя.
— Но ей уже скоро 16 лет, — ответили ему.
Затем он подошел к Лопухиной, поговорил с нею и нашел, что она забавна и наивна, а после беседы об этом с Кутайсовым все было устроено между сим последним и мачехою девицы. Решено было соблюдать величайший секрет; между тем, и родители, и вся семья должны были быть переведены туда»[200].
Рассказ Гейкинга в общем подтверждается и другими современниками, очевидцами событий. «На третьем бале, — пишет Тургенев, — Павел Петрович пленился красотою дочери сенатора Петра Васильевича Лопухина, Анны Петровны… Близкий человек, поверенный во всех делах и советник, Иван Павлович Кутайсов, начавший служение брадобреем и кончивший поприще служения обер-шталмейстером, с титулом графского достоинства, с орденом св. Андрея Первозванного, был послан негоциатором и полномочным министром трактовать инициативно с супругою Петра Васильевича и мачехою Анны Петровны, Екатериною Николаевною, рожденной Шетневой, о приглашении Лопухина с его фамилиею в Петербург. Негоциация продолжалась во все время маневров, и прелиминарные пункты были не прежде подписаны, как за несколько минут до отъезда его величества в Казань… В день отъезда Павла Петровича в Казань экипаж его и всей его свиты стояли у крыльца; государь ожидал негоциатора с ультиматумом — да или нет… Я, пользуясь званием адъютанта фельдмаршала и качеством исправляющего должность бригад-майора при его величестве, стоял на вышней площадке крыльца; на этой же площадке ходил человек небольшого роста, портфель под мышкой, погруженный в глубокую задумчивость, глаза сверкали у него, как у волка в ночное время, — это был статс-секретарь его величества, Петр Алексеевич Обресков; он сопутствовал государю и должен был сидеть в карете возле царя и докладывать его величеству дела, в производстве состоящие. Ответ решительный Лопухиных тревожил спокойствие души Обрескова; ну, если негоциатор привезет не да, а нет! Тогда докладывать дела Павлу Петровичу, влюбленному страстно и прогневанному отказом, было идти по ножевому лезвию. Все знали, что с разгневанным Павлом Петровичем встречаться было страшно. Минут через десять скачет карета во всю конскую прыть. Обресков ожидает сидящего в карете со страхом и надеждою; остановился экипаж, вышел из кареты Иван Павлович Кутайсов, вбежал на лестницу и с восхищением, громко, сказал Обрескову: «все уладил, наша взяла», и поспешил обрадовать приятною вестью. Через четверть часа после радостного известия Павел Петрович шествовал к экипажу в сопровождении фельдмаршала… За государем взлез к карету Обресков и поскакали»
