— Давайте листок. Диктуйте, — она прямо бросилась к столу. — Я на все готова.
— Да… — у меня не находилось слов.
— Вы не сомневайтесь. Я в суде не откажусь.
— Так, значит, в райкоме… — смотрел я в окошко. — Значит, велели заявление на мое имя написать.
— Да что же я, совсем дура! Не понимаю ничего? Я виновата во всем, а из-за меня другим страдать!
— А насчет убийства-то, где придумали?
— Что? — не поняла она.
— Сами догадались про ружье-то?
— Про ружье? Что стреляла?
Я хмуро кивнул.
— А кто меня учить будет? Некому. В деревне на меня теперь не глядят. Дом обходят. Я детишек отцу сунула. Он их вырастит. А сама в райком.
— А знаете, Анастасия Семеновна, что ваш муж тоже изменил свои показания?
— Какие показания? Про Савелия-то?
— Он ведь просится тоже ко мне с заявлением. Отказывается от первых своих слов.
— Как? Не пойму я!
— Он ведь тоже теперь заявляет, что Савелия убили вы выстрелом из ружья.
— Я?
— Вы.
— Я убила?
— Вы.
Лицо ее помертвело, из красного еще от слез превратилось в белое. Она схватилась обеими ладонями за щеки, стиснула лицо и незрячими глазами уставилась на меня.
— Сам сказал?
— Вы не договаривались? — вырвалось у меня, но я не пожалел.
— Значит, Ваня сам сказал… — она тихо заскулила по-собачьи, замотала головой, ткнулась лицом в колени. — Сам, вот и хорошо, вот и правильно, что сам сказал, а я на суде тоже подтвержу… Вот и все.
Вымолвила последние два слова, как черту подвела под сказанным, и замолчала, поджав губы. Лицо ее как-то сразу постарело, и слезы высохли сами собой. Она отвернулась в окно, потеряв ко мне интерес.
— Анастасия Семеновна! — окликнул я ее. — У вас все в порядке?
— Что? — не слышала она меня.
— Вы как-то?.. Все хорошо?
— Где меня забирать-то будут? В милицию идти, или тут? — она затеребила узелок.
— Погодите пока. Куда спешить-то? — мне было нисколько не смешно, впрочем, я и злости никакой не чувствовал. — Вот мужа увидите, тогда и решим.
— Как? Живого?
— Конечно. Привезут сейчас.
Он вошел в свой кабинет последним, когда двое приглашенных, уже изрядно устав поедать друг друга глазами, скучали, дожидаясь, как было приказано, за приставленным столиком.
Обычно заходили сюда к нему по одному, даже не встречаясь в коридоре, так же строго по времени покидали кабинет, а тут, видя друг друга впервые, они недоумевали, но сдерживались.
Его появления ждали, но он возник неожиданно; внезапно в стене за креслом бесшумно отворилась дверца, и явился он. В гражданском. Серый гладкий костюм. И рубашка бесцветная, телесная. Двое вытянулись, вскочив, чуть не ударившись под столиком коленками, но он усадил их властным движением руки:
